Сэр Найджел. Белый отряд

Конан Дойл Артур

Стальной поток, сперва медленно струившийся вперед, теперь остановился примерно в миле от английского переднего края. Тут большая часть неприятельского войска спешилась и толпа слуг и конюхов отвела лошадей в тыл. Потом французы построились в три мощных отряда, блестевших на солнце, как серебряная водная гладь: над нею, словно камыши, колыхались тысячи знамен и флагов. Отряды отделялись один от другого свободным пространством ярдов по сто. А перед ними выстраивались два конных отряда. В одном было триста человек, составивших одну мощную колонну; второй, в тысячу человек, построился более широкими шеренгами.

К лучникам подъехал Принц. На нем были темные доспехи, забрало поднято, прекрасное орлиное лицо горело боевым пылом. Лучники криками приветствовали его появление, а он помахал им руками, как охотник гончим.

— Ну,

Джон, что вы думаете теперь? — спросил он. — Дорого бы дал мой благородный отец, чтобы быть сейчас с нами! Вы видели, что французы спешились?

— Да, ваше высочество, урок при Креси пошел им на пользу, — ответил Чандос. — Тогда, да и после, мы многого добились в пешем строю, вот они и думают, что нашли ловкий прием. Но мне-то кажется, что тут большая разница: одно дело стоять на месте, когда на тебя нападают, как было с нами, другое — нападать самим, когда надо целую милю тащить на себе все снаряженье и хочешь не хочешь, а в драку вступишь уже уставшим.

— Верно, Джон. А как вы думаете, что это за всадники строятся впереди и медленно надвигаются на нас?

— Они, без сомнения, хотят прорвать строй наших лучников и расчистить путь для остальных. Только смотрите, это отборные части: те, что слева, идут под знаменами Клермона, а справа — знамена д'Андрегена; значит, в авангарде оба маршала.

— Клянусь Господом, Джон, вы одним глазом видите больше, чем другие двумя. Конечно, вы правы. А вот большой отряд сзади?

— Судя по доспехам, это немцы, ваше высочество.

Оба конных отряда медленно двигались про равнине, на расстоянии примерно в четверть мили друг от друга. Подойдя к вражеской линии на два полета стрелы, они остановились. Англичан всадники не видели: перед ними тянулась длинная живая изгородь, сквозь ее обильную листву изредка пробивался отблеск стали, а еще дальше из гущи кустарника и виноградных лоз вздымались наконечники копий. Прелестный деревенский пейзаж, расцвеченный пестрой листвой, мирно нежился в теплых лучах осеннего солнца, и ничто, кроме этих мерцающих вспышек, не наводило на мысль, что где-то тут затаился недремлющий враг, намертво преградивший коннице путь. Однако близость страшного противника лишь еще больше подняла боевой дух всадников. Воздух наполнился их воинственными кликами, над головами взвились копья с флажками — грозный вызов неприятелю. Глазам тех, кто смотрел со стороны английских линий, представилась великолепная картина: прекрасные, вздымающиеся на дыбы, бьющие копытом кони, многоцветные сверкающие всадники, колыханье плюмажей, трепет знамен.

Потом раздался звук горна. И тогда с оглушительным криком всадники разом всадили шпоры в бока лошадей и, держа копья наперевес, словно сверкающая молния, понеслись в самую середину английской линии.

Они промчались сотню ярдов, затем вторую, а впереди не видно было никакого движения, не раздавалось никаких звуков, кроме хриплого боевого клича самих французов и грохота копыт их лошадей. Они все убыстряли и убыстряли бег. На изгородь надвигалась лавина лошадей — белых, гнедых, вороных: они летели, вытянув шеи, раздувая ноздри, едва не касаясь животом земли; самих всадников видно не было — только щиты, над которыми поднимались шлемы с плюмажем, да устремленные вперед острия копий.

Внезапно Принц поднял руку и что-то прокричал. Чандос подхватил его команду, она прокатилась по линии и слилась в один могучий хор со звоном тетив и свистом стрел. Долгожданная буря наконец разразилась.

Бедные благородные кони! Бедные доблестные воины! Кто, когда пройдет пыл битвы, не опечалится, увидя, что под градом стрел, бивших лошадям прямо в морды и грудь, грозный эскадрон превратился в кровавую груду тел? Первая шеренга рухнула на землю, следующие не смогли ни замедлить ход, ни отвернуть в сторону от ужасной, нежданно возникшей перед ними преграды из тел поверженных соратников и стали поочередно валиться на нее, пока этот брызжущий кровью ураган из визжащих, бьющихся лошадей и корчащихся людей не поднялся на пятнадцать футов. То тут, то там сбоку от дороги кому-нибудь из всадников удавалось высвободиться и он пытался взять изгородь, но коня под ним тут же насмерть разила стрела и боец вылетал из седла. Ни одному из трех сотен доблестных воинов не удалось достичь изгороди.

Но тотчас вслед за неудачливыми французами вперед стремительно покатилась длинная стальная

волна немецких конников. Они раздались в стороны, чтобы обойти ужасный могильный курган, и с двух сторон понеслись на лучников. Это были храбрые воины, ими командовали знавшие свое дело люди, которые сумели избежать всеобщей свалки, погубившей авангард; и все-таки они тоже погибли, хотя и поодиночке, а не все скопом, как французы. Стрелы поразили немногих. Под большей частью всадников поубивали лошадей, и люди, отягощенные стальными доспехами, так и не могли подняться на ноги после страшных ударов оземь.

Тем не менее троим удалось прорваться сквозь кустарник, где укрылись командиры лучников; они сразили северянина Уиддингтона, преодолели живую изгородь и ударили по стрелкам с тыла, а потом рванулись туда, где стоял Принц. Но их также постигла неудача: один пал с пронзенной головой, второго выбил из седла Чандос, третьего убил сам Принц. Еще один отряд прорвался возле реки, но его тут же перехватил лорд Одли с оруженосцами и перебил до одного. Какой-то всадник на взбесившемся от боли коне — из глаза и ноздри у того торчали стрелы — перескочил через изгородь, пронесся по английскому лагерю и под хохот и улюлюканье исчез в лесу, что тянулся позади. Приблизиться к изгороди не удалось больше никому. Весь передний край английских позиций был усеян мертвыми или ранеными немецкими конниками, а в самой середине высилась огромная груда тел — место гибели трехсот доблестных французских воинов. Когда эти две волны атаки захлебнулись, так и не дойдя до английских линий, но оставив там кровавое месиво из людей и лошадей, основные силы французов приостановились для последних приготовлений собственно к штурму. Они еще не начали наступление и ближайшие их отряды отстояли от англичан примерно на полмили, как вдруг по их флангам на обезумевших, утыканных стрелами лошадях промчались несколько человек — все, что уцелело от конницы, на которую возлагались такие надежды.

В ту же минуту английские стрелки и копейщики бросились сквозь изгородь и принялись вытаскивать из груды конских и человеческих тел всех, кто еще был жив. Это было безумием, потому что битва вот-вот должна была возобновиться, но каждый надеялся пожать добрый урожай, если ему повезет и удастся выбрать из кучи кого-нибудь побогаче. Благородные души презирали самое мысль о выкупе, пока не решен исход боя, зато толпа неимущих солдат, будь то гасконцы или англичане, растаскивали раненых, кого за руку, кого за ногу, и, приставив к горлу кинжал, требовала, чтобы они назвали свои имена, звания и доходы. Те, кому удавалось захватить хорошую добычу, быстро отволакивали ее в тыл и препоручали охрану ее слугам; те же, кому не повезло, по большей части просто добивали раненого кинжалом и снова кидались на груду тел в надежде на этот раз не ошибиться. Клермон со стрелой, пронзившей небесно-голубую Деву на его плаще, лежал мертвый шагах в десяти от изгороди; д'Андреген стал пленником бедного оруженосца, который вытащил его из-под лошади. Графов Зальцбургского и Нассауского, совершенно беспомощных, подобрали с земли и отнесли в тыл. Эйлвард обхватил ручищами Отто фон Лангенбека, у которого была сломана нога, и перетащил его за кусты. Черный Саймон захватил Бернара, графа Вентадурского, и поволок его через изгородь. Все бегали, кричали, ссорились и дрались, а среди этой суеты толпы лучников искали стрелы, вытаскивали их из мертвых, а иные даже из раненых. Но тут раздался предостерегающий крик. В один миг каждый снова занял свое место, а перед изгородью никого больше не осталось.

И в самое время: первая волна французов была уже совсем близко. Как ни страшна была атака конницы своей стремительностью и яростью, неумолимое, размеренное наступление огромной фаланги закованной в сталь пехоты страшило душу еще больше: французы двигались очень медленно — мешали тяжелые доспехи, — но наступление их было неотвратимо. Они шли вперед плотным строем, локтями касаясь друг друга, спереди закрываясь щитами; в правой руке каждый держал короткое, пятифутовое копье, на поясе наготове были мечи и палицы. На копейщиков обрушился град стрел: зазвенела броня, послышались глухие удары. Пригнувшись как можно ниже, французы подставили под ливень стрел щиты. Многие были убиты, однако тяжелая волна продолжала медленно катиться вперед. С оглушительными криками, шеренгой в полмили, накатились воины на живую изгородь, изо всех сил пытаясь прорваться сквозь нее.