Серафина и расколотое сердце
Шрифт:
– Может быть, отец Серафины, ярко освещая фонариками весь Билтмор, надеялся, что так ей будет легче найти дорогу домой, – сказал мистер Вандербильт печально, прежде чем выйти.
Гидеан, который по-прежнему лежал в стороне, проследил взглядом за спускающимся по лестнице мистером Вандербильтом, затем сумрачно посмотрел на Брэдена.
– Гидеан, ты меня слышишь, мальчик? – обратилась Серафина к старому другу.
Но пес и головы не повернул в ее сторону, и его длинные острые уши даже не дрогнули. Он не сводил тоскливого взгляда с Брэдена.
Но как такое могло быть? Она же стояла прямо перед ними и была видна не хуже, чем ночь за окном.
Серафина окинула Брэдена внимательным взглядом, затем посмотрела на себя. Сверху, сквозь увитую гибкими ветвями резную крышу пробивались лунные лучи, окружая ее неземным мертвенно-белым сиянием.
«А я вообще здесь? – спросила себя девочка. – Может, я все еще лежу в гробу глубоко под землей, и мне просто кажется, что я выбралась? Может, меня околдовали? Или я давно превратилась в призрака, духа, привидение?»
Она вспомнила, как легко сбежала от когтистого существа в лесу, как ловко укрылась от колдуна, как быстро и незаметно проскользнула мимо гостей на празднике.
Она почувствовала, как в груди снова нарастает волнение. Смахнула слезы. Что с ней случилось? Надо срочно прекратить это ужасное недоразумение!
Серафина подошла к Брэдену.
– Это я, Брэден. Я вернулась. Это я, – проговорила она дрожащим голосом.
Но Брэден не отвечал. Он мрачно смотрел вдаль на залитые лунным светом поля и лес. Вид у него был такой одинокий. И лицо напряженное – раньше Серафина не замечала у друга такого выражения.
Она подняла руку в пятно света, чтобы рассмотреть ее. Повернула в одну сторону, потом в другую. Рука как рука. Но Брэден ее не замечал! Совсем недавно Серафина почувствовала голод. Но, может быть, она вспомнила о еде только потому, что увидела ее? Она ощутила боль, когда упала с дерева. Но, возможно, она только думала, что чувствует боль, потому что должна была ее почувствовать. Что, если она лишь вспоминала свои чувства?
Брэден глубоко, тяжело вздохнул, потом зашевелился. Крепко сжав края скамьи трясущимися от усилий руками, он с трудом поднялся на свои искореженные ноги. Постоял немного, согнувшись пополам, как будто его тело было сломано, и опираясь плечом на колонну. Ему было так мучительно трудно встать, что после этого приходилось отдыхать.
Когда Брэден шагнул вперед, в первый миг Серафине показалось, что дальше с ним будет все в порядке, но лицо мальчика вдруг исказилось от боли, а нога подломилась. Металлический каркас стеснял движения, и Брэден пошатнулся. Серафина автоматически рванулась вперед, чтобы подхватить его, но он все равно тяжело повалился на гравий и застонал от боли.
Серафина попятилась в полной растерянности. Она была уверена, что подоспела вовремя, но почему-то не смогла удержать друга.
Брэден силился встать на ноги. Серафина снова кинулась к нему, чтобы помочь подняться, схватила его за руку. Она была уверена, что держит его. Она должна была его держать! Девочка отлично видела собственные руки, которые касались Брэдена! Но через несколько мгновений Серафина осознала, что не чувствует друга, не ощущает тепло его тела. Она знала, что должна чувствовать, могла представить, что ощущает, но это больше походило на воспоминание об ощущениях.
Ее дух помнил реальный мир так же, как человек с ампутированной ногой по-прежнему чувствует ее и помнит, как она двигалась и болела, хотя ноги уже нет.
Серафина осторожно вытянула руку и попыталась тронуть Брэдена за плечо, коснуться его руки. Что-то такое было под пальцами, какой-то предмет, но Серафина не улавливала живого тепла. И было очевидно, что и Брэден не чувствует ее совсем.
Выбравшись из-под земли, Серафина жила в этом мире по инерции, по памяти. И сейчас она вдруг оказалась в положении человека с отрезанной ногой, который собственными глазами увидел, что ноги-то нет. Серафина вдруг ясно поняла, что полностью отрезана от окружающего мира. И чем яснее она это осознавала, тем быстрее таяла, тем меньше в ней оставалось живой Серафины.
Стиснув зубы, девочка попыталась удержать себя в реальности, но у нее ничего не получалось. Серафина прижала ладони к щекам и зажмурилась, стараясь только дышать, а потом заплакала от страха и растерянности. Ее затошнило. Казалось, она вот-вот потеряет сознание, но Серафина держалась изо всех сил.
Брэден медленно, волоча за собой поврежденную ногу, дотащился до каменной балюстрады и встал, опираясь на нее и глядя в ночь. Он так глубоко задумался, как будто что-то припоминал. Сначала Серафина решила, что он любуется на деревья и гряду облаков, плывущую по ночному небу, а потом поняла, что он смотрит туда, откуда она пришла. Брэден смотрел в сторону старого кладбища и поляны Ангела.
– Нет, она не ушла, – неожиданно проговорил он, словно его дядя все еще стоял рядом. – Она погибла и похоронена.
Глава 10
Серафина в ужасе отшатнулась. Он сказал: «Погибла и похоронена»!
«Неужели меня похоронил сам Брэден? Неужели я и вправду мертвая?»
Она знала, что ее похоронили, это невозможно было отрицать, но мертвая? Она совершенно не чувствовала себя мертвой!
В потерянном, безнадежном голосе Брэдена ей слышалось что-то недоговоренное, какая-то тайна. В его глазах читалась неуверенность. Он отчаянно ждал чего-то, тянул время. Несмотря ни на что, несмотря на горе и боль, он как будто слабо-слабо на что-то надеялся.
После того, как мистер Вандербильт вернулся в праздничный сад к жене и гостям, Серафина осталась с Брэденом лишь для того, чтобы побыть рядом с ним. Но чем дольше она находилась возле мальчика, тем сильнее у него портилось настроение. Она догадывалась об этом по тому, как дрожат у него руки и ноги, по убитому лицу, даже по резкому, неровному дыханию. Ее присутствие выводило Брэдена из равновесия и расстраивало его.
Поэтому, когда он наконец улегся в постель, а гости разошлись по комнатам, приготовленным для них в доме, Серафина отправилась в подвал к папаше. Она шла мимо слуг и служанок, которых знала по именам, мимо лакеев и всевозможных помощников, но никто ее не видел.
В мастерской никого не оказалось, папаша, видимо, еще не вернулся с работы. Серафина подождала немного, но он все не шел. Ее сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Неужели и здесь все переменилось?
Она принялась осматривать подвальные помещения – комнату за комнатой, кухни и буфетные, мастерские и кладовые. Билтмор был такой огромный! В конце концов она все-таки нашла папашу. Он чинил маленький электрический мотор кухонного лифта. Серафина облегченно выдохнула.
Отец стоял на коленях, проворачивая гаечный ключ. Мускулы на его обнаженных, влажных от пота предплечьях вздулись от напряжения. Он был крупный, угрюмый с виду мужчина с бочкообразной грудью и мощными руками. Носил простую рабочую одежду, кожаный передник и тяжелый кожаный ремень, за который были заткнуты всевозможные инструменты. Серафина тысячу раз наблюдала за тем, как он работает, передавала ему отвертки и молотки, приносила запасные детали и рабочие материалы. Но она никогда не видела отца таким опустошенным. Он работал без радости, без желания. Двигался медленно, точно замороженный, и в глазах его стояла тоска. Вроде бы делал все, как всегда, но абсолютно равнодушно.