Серая чума
Шрифт:
– Отвечай, Человек с Двумя Именами, ты поможешь или нет? – угрюмо проворчал Тоньголе.
– Нет. Не будет вам моей помощи.
Вожди несколько минут сидели молча, медленно жевали квашеную моржатину и словно бы разговаривали друг с другом одними взглядами. В воздухе все усиливался отдаленный шум, пол под ногами еле заметно подрагивал.
– Ты слышишь эти звуки, Человек с Двумя Именами? – нарушил молчание Айюки.
– Слышу, – благожелательно кивнул старый знахарь.
– Ты знаешь, что они означают?
– Знаю.
Вожди снова замолчали. Их лица недовольно кривились. Вером-Паньге повернулся
– Не нужно так много думать. Что задумали сделать – делайте.
Айюки, Тоньголе и Лщаледа угрюмо кивнули и одновременно сунули руки за пазуху, извлекая на свет толстые костяные трубки. Вожди синхронно поднесли их ко рту и дунули.
Старый знахарь упал, как подкошенный. В его шею вонзились три одинаковых стрелки с костяными наконечниками, смазанными черной вязкой смолкой. Вожди кивнули друг другу – они выстрелили одновременно, никто не сможет сказать, чья именно стрела принесла смерть старику. Разгневанный дух не отыщет убийцу – грех разделен между троими, а карать трех человек за одно убийство нельзя.
И теперь они трое повязаны еще крепче – дороги назад им уже нет.
Тоньголе и Лщаледа молча вышли из холомо. Айюки двинулся за ними, но его остановил слабый стон:
– Айюки… Айюки… – прохрипел старик. В нем еще теплилась капля жизни, чародейские силы не давали так легко уйти на тот свет.
Вождь вождей заломил руки в суеверном ужасе – неужели знахарь перед смертью успеет наложить проклятье?! Он хотел было выскочить за дверь, но сообразил, что уже поздно. Айюки на негнущихся ногах подошел к умирающему.
– Айюки, будь осторожен, не верь серокожим… – еле слышно сказал Вером-Паньге, хватая вождя за полу шубы. – Лишь тьма и предательство в их сердцах, не вижу от них добра я племенам Ингара… Берегись их, Айюки, берегись…
– Я… – еле выдавил из себя Айюки.
– Не верь им… не верь… И… Айюки, береги дочь…
– Дочь?! У меня будет сын!
– Нет, серокожий ошибся… или солгал… У тебя будет дочь… Великая судьба ожидает ее… береги ее… Помни мои слова, Айюки… Когда пролетит над Ингаром пятнадцать весен, скажи ей… скажи… ска…
Вером-Паньге замер с раскрытым ртом. Сердце старого знахаря остановилось.
Айюки вышел из холомо, озабоченно потирая лоб. О чем хотел предупредить Человек с Двумя Именами? Что ему нужно сказать дочери, когда минет пятнадцать весен? В том, что у него будет именно дочь, он не усомнился ни на миг – прорицательным способностям лучшего знахаря Ингара он верил больше, чем какому-то серокожему из-за моря.
Одно утешило Айюки в этом предсмертном пророчестве – если Вером-Паньге хотел, чтобы он что-то кому-то сказал через пятнадцать весен… значит он, Айюки, проживет еще как минимум пятнадцать весен. Немало, если учесть, что ему уже больше полусотни.
– Почему задержался, Айюки? – покривился Тоньголе, взбираясь по канату с узлами.
– Так… – рассеянно ответил вождь вождей, хватаясь за другой канат.
Мамонты Ингара – крупные звери с могучими хоботами и крепкими бивнями. Сидеть на них верхом человек не может, так что на спинах у них стоят маленькие домики для лучников. Взбираются туда по специальным канатам.
– Берегись, Айюки! – крикнул Лщаледа.
– Ай-я-я-я-я!!! – раздался истошный визг.
Айюки едва успел отпрыгнуть в сторону –
– Железный нож?… – удивленно взял клинок из руки мертвеца Айюки. – Доброе оружие! Возьми, Лщаледа, тебе положено за хороший удар!
– К чему мне эта бирюлька? – пожал плечами здоровяк. – Возьми ты, Айюки, за порванную шубу!
Вождь вождей сожалеюще пощупал спину – действительно, в великолепной медвежьей шубе образовалась неприятная прореха. Острое лезвие у ножа Гоньке. Ну ничего, жена заштопает, она для того и нужна.
Взобравшись на Черную Шкуру, своего лучшего мамонта, Айюки окинул взглядом горизонт. Шум и топот за последние минуты стали ужасно громкими – с востока шло войско Ингара. Войско, собранное союзом племен. Шестьдесят тысяч воинов и две тысячи боевых мамонтов! Еще никогда в истории Ингар не собирал такой орды, ни разу еще не бывало такого великого похода!
И он, Айюки, будет его возглавлять! Он станет самым славным вождем в памяти потомков! Он останется в песнях как вождь, покоривший южных людей и отвоевавший свободу народов Ингара!
До самого горизонта тундра стала бурой. Шерсть мамонтов и шубы воинов полностью скрыли снег и траву. Тысячи могучих хоботов непрестанно опускались, на бегу срывая клочья мха и лишайника, отправляя пищу в огромные рты. Мамонты шли развернутой линией, чтобы каждому хватило пищи.
Впереди их ждали богатые леса и луга Ларии, там они отобедают вволю!
Айюки потянул за крючья, пронзающие огромные уши Черной Шкуры. Гигант бешено затрубил и потопал вперед, на запад. Вождь вождей вскинул руку, давая сигнал махутам [41] . Две тысячи исполинских мамонтов устремились прямо на холомо, где все еще лежал мертвый знахарь. Десятки бивней-стволов одновременно врезались в стену, с легкостью снося непрочное строение. Ноги-колонны довершили разрушение, превратив холомо в раздавленное месиво из бревен и дерна.
Там, где проходят боевые мамонты Айюки, не остается ничего, кроме голой земли.
41
Махут – погонщик боевого слона/мамонта.
Глава 22
На седьмое утро по уходу из корчмы разношерстная компания пересекла границу Ларии и Рокуша, покидая земли, завоеванные серыми, и вступая на свободную территорию.
Пока еще свободную.
Пересечь рокушскую границу оказалось не так уж легко – рокушцы усилили кордоны, не пропуская на свою сторону ларийских беженцев. Точнее, первое время они пропускали всех подряд, но когда приграничные области Рокуша затопили орды голодных иностранцев, человеколюбие быстро отступило на задний план, сменившись здравым смыслом. Тем более, что большинство ларийцев двигались прямо к столице, считая, что там безопаснее всего.