Сербия о себе. Сборник
Шрифт:
Союзный министр обороны «полагает, что речь идет о специальной войне против социализма и коммунизма вообще». Он и его коллега из Министерства внутренних дел считают, что «по всей видимости, Союзу коммунистов Югославии не хотят дать возможности провести реформу и остаться на сцене, а намереваются его уничтожить, свергнуть и внедрить систему западной демократии … суть в том, что иноземный фактор помешает достижению согласия на социалистическом пути, так как его целью является крушение социализма и, по меньшей мере, введение социал-демократии западного типа». Доходило до того, что Западу (именно к западным странам относится обозначение «иноземный фактор») приписывались два направления действий: введение гражданской демократии в Словении и Хорватии и «ликвидация социализма в западной части Югославии» или (более долгосрочный вариант) через западные республики «распространение антисоциалистической идеологии на территории всей Югославии» при сохранении целостности страны [32] .
32
В интервью, опубликованном 3 декабря 1990 г. после выборов во всех республиках, кроме Сербии, на которых коммунисты проиграли, Кадиевич отстаивал «единую и социалистическую Югославию».
Подобная позиция относительно заграницы многое разъясняет и в отношении к населению собственной страны, к «народу», который не спрашивают, хочет ли он демократию, и вообще, умеет ли он мыслить или ему искусственно вживляют идеи из-за рубежа, наподобие пилюль murtibing (как в Порабощенном разуме Чеслава Милоша) [33] . В рассуждениях 1989 г. прослеживаются зачатки последующего слияния реального социализма и (велико)сербства: поражение социализма только на западных территориях все же меньшее
33
Милош Чеслав (Milosz Czeslaw) – выдающийся польский писатель, поэт и переводчик. Лауреат Нобелевской премии. Родился 30 июня 1911 г. близ Вильно, изучал право в Виленском университете. В 1930 г. опубликовал первые стихотворения; был инициатором создания литературной группы «Жагары», членов которой впоследствии стали называть «катастрофистами» за их мрачные пророчества. После войны Милош занимал должность советника по культуре в польских посольствах в США и во Франции. В 1951 г. по политическим мотивам отказался вернуться на родину. В 1953 г. завоевал международное признание сочинением «Порабощенный разум» (Zniewolony umysl), в котором показал положение интеллигенции и литераторов при тоталитарном режиме. Милош ввел в диссидентский лексикон такие понятия, как «пилюли Мурти-Бинг» и «кетман». Пилюли Мурти-Бинг – это химический путь восприятия «Новой Веры», так Милош называл «реальный социализм» советского розлива. – Прим. переводчика.
34
Версия позднейших правых союзников этой группы борцов против «нового мирового порядка» удивительно похожа: они считали, что сербский народ «аутентичен» и вследствие этого не поддается ложным чарам демократии, рынка и «финансового капитала». Ему противостоит союз США, контролирующих ООН и СБСЕ, Европейского сообщества, в котором доминирует Германия, Турции, как вассала Штатов и вождя исламского мира, и реваншистских соседних государств, как, например, Австрия и Венгрия (Dragos Kalaji'c, в: Novi svetski poredak I politika odbrane Savezne Republike Jugoslavije, 106 и далее).
Вследствие этого лучшим противоядием от тлетворного влияния Запада считалась работа тайной полиции. И поэтому в ноябре 1989 г. наделенная большими полномочиями сербско-военно-полицейская административная верхушка СФРЮ предпринимает грандиозную акцию по разоблачению контактов с зарубежными спецслужбами ради спасения Югославии, не поставив в известность Президиум федерации [35] . Это событие имело место накануне многопартийных выборов – все члены Президиума суть проверенные коммунисты или хотя бы состоят в Союзе коммунистов Югославии (СКЮ). Памятуя только что пережитый страх перед угрозой социал-демократии, ненадежными считались члены компартии, лояльные к реформированию и не сербского происхождения.
35
Решение приняли союзный министр обороны Велько Кадиевич, министр внутренних дел Петар Грачанин и председатель Президиума и его член от Сербии Борисав Йович. По словам Йовича, «как правило, Велько излагает подобные соображения мне, по понятным причинам он не хочет ставить в известность Президиум». Такую же позицию относительно функционеров федерации занимал и генерал Кадиевич.
«Иноземный фактор» недооценивался там, где он обычно действует и где наиболее силен: в сфере внешней политики и экономики. Нет признаков, чтобы вновь возникший сербско-военный центр прилагал усилия для выхода из изоляции и поисков союза или, по крайней мере, благосклонного нейтралитета со стороны государств, которые были ему идеологически неугодны (угодных же было мало). Нет попыток склонить на свою сторону ни правительства, ни общественное мнение. Представителей западных держав – и правительственных, и парламентских – принимают небрежно и сознательно унижают (например, государств – членов европейской «тройки»), особенно Ганса ван ден Брука, сенатора Ричарда Доула и т. д. Государственная, официальная и национальная пропаганда обращалась исключительно к ситуации внутри страны, преимущественно к сербскому населению [36] . Международная пропаганда Сербии, а следовательно, последней власти в СФРЮ и первой в СРЮ, имела тот же смысл, ибо в сущности была направлена на сербскую диаспору [37] . Подобная агитация абсолютно не соответствовала среде, на которую должна была воздействовать, она призывала принять «правду» о сербах, режиме в Сербии и, позднее, о новых государственных образованиях, на которые с воодушевлением отреагировала сербская общественность внутри страны. Иностранных корреспондентов принимали неохотно, обвиняли в пристрастности и шпионаже, даже изгоняли [38] . С началом войны в Хорватии федеральная сербская сторона, в отличие от мощного натиска хорватской пропаганды, не позаботилась о том, чтобы заручиться поддержкой зарубежной прессы: военное руководство ЮНА, например, генерал Андрия Биорчевич, советовало западным журналистам уехать, а в Славонии ЮНА будто бы защищало южные границы России. «Пропагандистская война» не была проиграна: ее в сущности не было из-за равнодушия к «иноземному фактору». Спонтанные и слабо поддержанные попытки некоторых патриотических сербских обществ и организаций не могли наверстать упущенное – их представители точно так же, вместо того чтобы обращаться к влиятельным слоям зарубежного общества, адресовали свои воззвания только лицам сербского происхождения и по большей части не к месту использовали официальную аргументацию, в которой было мало демократических доводов, а в основном – исторические, правовые и стратегические [39] .
36
Можно даже сказать, что в Сербии требовалась националистическая пропаганда, так как в отличие от интеллектуальной элиты в народе национализм не был развит. Националистическая идея получила большее распространение в эмигрантской среде, поскольку национализм уже был распространен в сербской диаспоре. (Этим комментарием я обязан Весне Петрович.)
37
Об этом убедительно свидетельствует введение на радио и телевидении Сербии спутниковой программы на сербском языке. Специалисты считали этот шаг дорогостоящим и неудачным, думая, что его цель – воздействие на зарубежную общественность. В реальности же оказалось, что так называемая тарелка, а также новоявленные и из Югославии финансируемые сербские общества, как, например, «Сви Срби света» («Сербы всего мира»), должны были стать мощным рычагом воздействия на сербов, живущих за пределами страны, для их мобилизации на поддержку программы сербского руководства. С учетом правой, по преимуществу четнической и лётичевской (Димитрие Лётич – бывший министр юстиции, лидер профашистской организации «Збор». – Прим. переводчика) ориентации ядра сербской политической эмиграции, а также того, что сербско-югославское руководство не собиралось менять свой коммунистический имидж, эта акция была поистине феноменом пропаганды.
38
Кроме избранных, как, например, одна итальянская журналистка и корреспондент агентства «Рейтерс» (гражданин Югославии), якобы видевших сорок один труп убитых сербских детей в Борово Населе. Эту информацию впоследствии опровергли и ЮНА, и британское агентство, что в конечном итоге должно было сделать и ТВ Сербии, уделившее большое внимание двум вышеуказанным журналистам.
39
См. The Violent Dissolution of Yugoslavia. Truth and Deceit 1991–1994. One Hundred Irrefutable Facts. Эта работа начинается с воспроизведения карты великой Сербии, якобы утвержденной тайным Лондонским договором 1915 г. с Италией, согласно которому силы Антанты пообещали последней австро-венгерские территории в качестве вознаграждения за участие в военных действиях на стороне Тройственного союза. В границах той Сербии находился Сплит. Неизвестно, насколько достоверны эти данные, однако для общественности США это факт возмутительный, если учесть, что в конце Первой мировой войны президент Вильсон боролся против тайной дипломатии.
Суммируя вышесказанное, становится ясно, что цели тех, кто манипулировал Президиумом СФРЮ и взял на себя командование ЮНА, необходимо было изменить. От стремления к сохранению целостности страны и социализма в ней они перешли к присоединению как можно большего количества территорий к новой Югославии, которая охватила бы все области, населенные сербами, и стала бы сербской державой, несмотря на название [40] . Такая перемена объяснялась отказом от непримиримой стратегии сохранения социалистической Югославии посредством сербского национализма. Именно поэтому отступились от этнически гомогенной Словении, хотя из-за запрета на проведение «митинга правды» 29 ноября 1989 г. в Любляне на эту республику был обрушен страшный гнев вплоть до применения санкций [41] . Окончательно идейная трансформация завершилась за время вооруженного конфликта в Хорватии: ЮНА отказалась от стратегии отстаивания социалистической Югославии, также включавшей низвержение несоциалистических режимов в Хорватии и других республиках, а «встала на защиту» нового государства, в котором останутся «сербы и те, кто хочет с ними жить». Идеология уступила «национальному интересу», рассматриваемому с этнической точки зрения [42] .
40
По части идеи сохранения социализма некоторые черты впоследствии проявились во внутренней политике СРЮ и Республики Сербии.
41
Имеется в виду намерение проживавших в Косово сербов и черногорцев провести митинг в Любляне, чтобы довести до сведения общественности Словении положение в крае. Руководство Словении заявило о нежелательности этой акции и готовности предотвратить ее силой. После этого инцидента отношения Сербии и Словении резко испортились. – Прим. переводчика. Сербская национальная интеллигенция раньше пользовалась своим влиянием на Милошевича и его окружение, внушая им мысль отказаться от идеи Югославии и в интересах сербов признать, что такого государства больше не существует.
42
В специальной терминологии международных отношений понятие «национальный интерес» распространяется на нацию не как этнос, а как государство.
В соответствии с новой идеей югославская внешняя политика сосредоточилась на следующих целях: заставить зарубежные страны признать, что сербы как народ имеют право на обладание всеми территориями, которые они сами или их руководители сочтут сербскими (по историческим причинам или по проценту проживающего там населения); что право сербов на самоопределение включает право на изменение границ республик; что сербы имеют право, и их историческая миссия заключается в доминировании на территории своего урезанного (но не нового) государства с минимальными правами меньшинств; что это государство может помогать всем движениям сербов в защиту их самостоятельности за пределами своей страны; что две республики – Сербия и Черногория – продолжат югославскую федерацию с абсолютной преемственностью, включающей положение единственного преемника СФРЮ с имущественной точки зрения и членство в международных организациях. Также мировое сообщество должно было признать, что отделившиеся республики нанесли урон национальному и международному праву своей «насильственной сецессией», и поэтому несут моральную и историческую ответственность за трагедию Югославии (но не за ее распад, так как его, в принципе, не было, учитывая, что официально СРЮ является оставшейся частью Югославии после сецессии) [43] . Желание обладать территориями в некоторых округах Сербии и на территории проживания ряда сербских общин вне Сербии получило и иррациональный подтекст захвата этих территорий и очищения их от несербов, что называется «этнической чисткой», несмотря на прикрытие из гуманных фраз о разделении населения, невозможности совместного проживания и т. п.
43
Отсюда и требование к государственной администрации и прессе использовать термин «бывшая Югославия».
Реакция зарубежья
Организованное мировое сообщество реагировало на ситуацию в Югославии, быстро ухудшавшуюся с 1989 г., через нескольких посредников, которые в основном представляли страны Запада, так как СССР до своего распада был озабочен собственными проблемами, а государства, появившиеся на месте Советского Союза, были не в состоянии быстро включиться в международные процессы, за исключением России, вмешавшейся в югославские события сразу после прекращения существования СФРЮ. Международные организации также пытались взять на себя роль посредников, а именно: Совещание (позднее Организация) по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ/ОБСЕ), Европейское сообщество (позднее Союз), ООН и Североатлантический договор (НАТО). Движение неприсоединения и Исламская конференция играли лишь опосредованную роль, в основном в связи с событиями в Боснии и Герцеговине.
В антикризисной политике в отношении югославского конфликта было несколько этапов.
Сначала исходили из идеи сохранения целостности Югославии, однако при условии, что СФРЮ по примеру восточноевропейских и среднеевропейских государств изъявит желание освободиться от социализма, встать на путь демократизации и изменить экономическую систему. Эта формула действовала практически до конца 1991 г., и ее поддерживал Совет Европы, ожидавший, что Югославия станет первой из бывших стран социализма, кто войдет в состав этой организации; Европейское сообщество, еще в апреле 1991 г. заявлявшее через первую тройку своих министров Жака Пооса, Джанни де Микелиса и Ганса ван ден Брука о своем намерении сохранить целостность Югославии и решить спорные вопросы мирным путем и предложившее, чтобы в мае министры иностранных дел приняли тождественную декларацию о Югославии; СБСЕ на совете министров в Берлине (19 июня 1991 г.). В поддержку сохранения СФРЮ высказывались и США (визит госсекретаря Джеймса Бейкера в Югославию в июне 1991 г.). Настоятельные требования министерской тройки ЕС во время второго визита (июль 1991 г.) назначить Стипе Месича [44] председателем Президиума показывают, что тогда еще считалось возможным функционирование СФРЮ на основании Конституции 1974 г., хотя то обстоятельство, что в ноябре 1990 г. госсекретарь США призвал к проведению свободных выборов в республиках, где они еще не были проведены, речь шла о возможности функционирования лишь федеральной структуры, а не всей системы в ее основе.
44
Стипе Месич (род. в 1934 г.) – последний президент СФРЮ (ушел в отставку 5 декабря 1991 г.). В 60-е гг. сделал политическую карьеру, став председателем хорватского парламента. Был одним из самых ярых противников Ф.Туджмана. В 2000 г. избран Президентом Хорватии. – Прим. переводчика.
Постепенно программа поддержки существующей федеративной Югославии заменяется требованиями преобразования страны в свободную федерацию или конфедерацию республик. Это следует из Декларации Европейского сообщества о Югославии от 3 сентября 1991 г., а также из того, как велась Гаагская мирная конференция по Югославии. Окончательный вариант текста Декларации, предложенный председателем конференции лордом Каррингтоном, предоставлял становившимся суверенными югославским республикам право самостоятельно выбирать формы взаимного сотрудничества – от самых тесных до тех, которые могут осуществлять между собой отдельные государства. «Договорные пункты конвенции» предусматривали гарантии прав национальных меньшинств, учитывая, что этнические границы не совпадают с границами между республиками. План не был принят, поскольку его сочла неприемлемым делегация Республики Сербии [45] , хотя отдельные его фрагменты сохранились как условия признания мировым сообществом новых государств на территории бывшей Югославии, и особенно это касалось гарантий прав национальных меньшинств [46] .
45
Президент Черногории этот план одобрил, что привело к кризису межправительственных отношений Сербии и Черногории.
46
Есть предположение, что отказ сербской делегации принять проект Каррингтона последовал именно из-за этих пунктов, так как они относились и к Сербии – их могли интерпретировать в пользу косовских албанцев. Однако это предположение не находит подтверждения в воспоминаниях Б. Йовича. Согласно ему неприемлемость проекта заключалась в том, что он «разваливает Югославию, рассеивает сербский народ по множеству государств, бросает на произвол судьбы сербов в Хорватии и т. д.» Насколько можно судить, те же самые доводы приводила и сербская делегация во главе с академиком Костой Михайловичем, присутствовавшая на конференции по Югославии в Гааге и Брюсселе. Больше всего их покоробила терминология, употреблявшаяся на заседаниях, – из нее можно было заключить, что республики уже стали субъектами международного права и что предлагается только один вариант, вариант создания суверенных независимых республик.
Параллельно с переходом от поддержки федерации к проекту, основанному на системе отношений между суверенными республиками, осуществлялось ознакомление с положением в стране. Складывается впечатление, что поначалу иностранные участники не были готовы и не ориентировались в политической ситуации и чаяниях главных действующих лиц. Позднее они вникли в происходящее лишь поверхностно, но самонадеянно. Потому-то высказывавшаяся поддержка сохранению целостности федерации была в основном декларативной, и неясно, что под этим конкретно подразумевалось. Во всяком случае от СФРЮ ожидались те же действия, что и от государств, окончательно отказавшихся от социализма, где теперь самыми важными считались принципы демократизации, укрепление прав человека и экономические перемены.