Сербские поселения на Украине в середине XVIII века
Шрифт:
В итоге комиссия была вынуждена уехать из Поморишской ландмилиции ни с чем. В дальнейшем она посетила и Потисскую ландмилицию, но и там сербские представители заявили, что к венграм в подданство идти не хотят, а желают по-прежнему оставаться на военной службе на старом месте.
Комиссия вернулась в Вену ни с чем, и тогда венские власти предложили другой путь решения проблемы. Согласно новому плану сербы должны были переселиться в Темешварский Банат. Там находилось достаточно плодородных земель для переселения туда жителей Потисской и Поморишской ландмилиций. Этот район находился близко от старого места жительства граничар. На переселение сербам предоставлялось три года. Переселенцы могли сохранить свой граничарский статус. Старые варианты с переселением сербов в Славонию и Срем, а также с оставлением желающих на прежнем месте жительства, но в венгерским подданстве, также оставались в силе. На этот раз шансы на успех этого компромиссного проекта были гораздо выше. С одной стороны, император Франц, принадлежавший при Венском дворе к «просербской» партии, твердо высказался против каких-либо попыток ревизии этого плана со стороны венгерских властей. С другой стороны, часть сербского дворянства достигла соглашения с венгерской аристократией и согласилась остаться в венгерском подданстве. В итоге, большая часть сербов согласилась
Но, как всегда, были и недовольные. Часть недовольных компромиссом венгерских аристократов, опасаясь полного заселения плодородного Баната сербами, интриговала против проекта в Вене. В то же время ряд сербских офицеров заявили о том, что не намерены больше оставаться на австрийской службе, и просят паспорта на выезд в Россию. Из Поморишской ландмилиции первыми публично выразили это желание полковник Иван Сомойлович Хорват со своим братом подполковником Дмитрием; подполковник Иван Юрьевич Шевич с сыновьями Живаном и Петром (оба капитаны); капитаны братья Чорбы; поручик Стефан Сабов, а также братья Живан и Игнат Миоковичи. Из Потисской ландмилиции первыми захотели покинуть австрийскую службу майор Максим Зорич с племянниками Симеоном и Давидом Неранджичами; капитан Пётр Вуич с родственниками (тоже офицерами), а так же ещё несколько человек. (60) Несколько позже в пользу эмиграции высказались и другие видные члены сербской общины – подполковник Иван Черноейвич и полковник Райко Прерадович.
Все эти люди принадлежали к элите сербской общины в Габсбургской империи, о чём убедительно свидетельствуют их биографии.
Наиболее важной фигурой в сербской эмиграции 50-х годов без сомнения был Иван Самуилович Хорват. Именно он был инициатором выхода сербов в Россию, а затем возглавил самое известное сербское поселение на Украине – Новую Сербию. Хорват родился в 1712 году в Петровардинском шанце. Его семья заслужила австрийское дворянство в 1699 году. Отец Ивана Хорвата, Самуил, в 1726 году получил от императора Карла VI имение «за верность и заслуги» с добавлением фамильного имени de Kurtics. По имени отца венгры иногда называли его Шамовым. О жизни Ивана Хорвата в Австрии мы знаем немного. В 1744 году в чине майора он командовал пешим полком сербской ландмилиции в ходе войны «за австрийское наследство». Иван Хорват так же принимал участие в сербских народно-церковных соборах. В 1750 году он был «Obristleutnant qua Obercapitain» шанца Печке в Моришской крайне. (61) Практически во всех источниках Хорват представлен как человек малоприятный в общении и лично непорядочный. (62) Хорват был груб в семье, угодлив по отношению к тем, кто был старше его по службе, тиран для подчиненных. Уже в начале своей службы он отличался неразборчивостью в выборе средств для достижения успеха, чем нажил себе немало врагов. По сведениям австрийских властей перед отъездом в Россию Хорват активно интриговал против своего врага, Ивана Шевича, но потерпев неудачу в своих каверзах, начал подбивать ландмилицию к неповиновению. (63)
Дед другого лидера эмиграции, Ивана Шевича, Радослав был потомок древнего дворянского рода, переселившегося в Венгрию ещё 16 веке. Отец Ивана Шевича, Георгий, получил офицерский чин в Поморишской милиции в 1704 году и был назначен капитаном в шанце Арад. Там же он принял участие в бунте Пере Сегединца. (Немаловажный для нас факт!) Иван Шевич начал свою карьеру обер-лейтенантом в поморишской милиции в шанце Чанаду. Там же он исполнял функции мирового судьи. В феврале 1742 году он был в составе сербской делегации, прибывшей в Вену после смерти митрополита Исайи Антоновича. Как и его враг, Хорват, Шевич не отличался лёгким характером. Кроме этого он в течение долгого времени находился под следствием в связи с делом об оружии из Венского арсенала, которое Шевич получил, но не заплатил за него. (64)
Третий активный сторонник эмиграции в Россию – подполковник Райко (Родион) Прерадович (Депрерадович) также происходил из знатной семьи, чьё дворянство восходит к 1723 году. Он был офицером в Славонском гусарском полку, и его решение эмигрировать в Россию не имело прямого отношения к событиям на Поморишской и Потисской границе. Прерадович пользовался значительным авторитетом в Среме и в Славонии, и его решение эмигрировать стало крайне неприятным сюрпризом для австрийских властей. (65)
К немногочисленной прослойке сербского дворянства относились другие офицеры, решившие выехать в Россию – Зоричи, Вуичи, Сабовы. Однако среди эмигрантов были не только сербы. Среди переселенцев были так же и венгры, и немцы – преимущественно католики. На 1754 год в Россию с Военной границы приехало 111 человек не – сербов. Этот факт убедительно опровергает миф об исключительно национально-религиозных мотивах эмиграции и подчёркивает, что главную роль в решении переселиться в Россию играли социальные причины. Ликвидация Военной границы в районе рек Тиссы и Моришы была поводом, а ни причиной переселения граничар из Габсбургской империи. (66)
Первые единичные случаи появления южных славян на русской службе имели место уже в 17 веке. В тот же период устанавливались и первые контакты между представителями сербской церкви, приезжавшими в Москву за денежной помощью и русскими властями. Эти контакты были редки, и инициатива исходила исключительно с сербской стороны. Бедные и далёкие балканские земли в то время не представляли ни малейшего интереса для Москвы ни в плане политики, ни в плане наличия там святых мест общеправославного значения, ни в качестве источника культуры и просвещения. В сложной иерархии, согласно которой заезжие православные иерархи с Балкан и Востока получали дары русского царя, сербские и македонские священники неизменно занимали последние места. (1) Интересно отметить, что отдача от скромных пожертвований русских была гораздо более значительной, чем это предполагали те, кто эту помощь предоставлял. Сербские священники, возвращавшиеся в свои бедные горные приходы с книгами и иконами, рассказывали прихожанам о могущественном и богатом православном царстве на Востоке, о православном царе, о Третьем Риме. Вряд ли столь сильное впечатление Москва производила на греков из Константинополя или на образованных выходцев из Украины и Белоруссии. Таким образом, в 17 веке в сознании многих балканских православных формировалось представление о России как о Новой Святой Земле. Однако первое появление значительного числа сербов в России было связано с аспектами весьма далёкими от православия и церкви.
В 1691 году во французской армии появляется
С большой долей вероятности можно предположить, что идея ввести в русской армии регулярную лёгкую конницу возникла у Петра I под влиянием шведских успехов на этом поприще, несмотря на то, что проекты создания в русской армии полков лёгкой кавалерии, в том числе и из сербов, появлялись и до Полтавы. (3) Традиционная русская иррегулярная казачья кавалерия никогда не могла противостоять регулярной кавалерии западных стран. В 1707 году царь поручает некому Апостолу Кизичу сформировать регулярную легкоконную команду из балканских уроженцев. Кизич вначале нанял 300 человек, получивших название Воложской (Валашской) Хоронгвы. В дальнейшем это войско увеличилось, и к Прутскому походу в русской армии уже было шесть Воложских полков, а так же Сербская и Польская хоронгвы. Таким образом, мы впервые узнаём о появлении значительного числа сербов на русской службе. (4) Именно с этого момента история сербов в России 18 века стала неразрывно связана с историей становления русской лёгкой кавалерии. Впрочем, большую часть солдат этих лёгкоконных полков составляли венгры, многие из которых раньше принимали участие в восстании Ракоци II. Лёгкоконные полки в России достаточно быстро проявили как свои достоинства, так и недостатки. Наиболее заметными из этих недостатков были слабая дисциплина и высокая стоимость содержания этих частей. Эти проблемы и привели к тому, что после окончания кампании 1711 года большая часть русской регулярной лёгкой кавалерии была распущена, за исключением трёх пятисотенных команд: Венгерской, Воложской и Казачей. 14 офицеров и 148 рядовых сербов и черногорцев из расформированных частей в 1715 году подали прошение позволить им остаться в России на поселение. Они не могли вернуться на родину, поскольку, будучи австрийскими или турецкими поданными приехали в Россию без разрешения. Это было первая попытка значительной группы сербских военных переселиться в Россию. (5)
Между тем лёгкоконные подразделения в русской армии постепенно сокращались, пока в 1721 году они не были распущены окончательно по заключению Ништадтского мира.
Роспуск первых команд лёгкой кавалерии не означал ликвидации этого рода войск в России. Пётр желал воссоздать в своей империи гусарские полки. Известный сербский просветитель Захария Орфелин даже предполагал, что Петр планировал заселить южные границы российской империи сербскими граничарами из Австрии. (6) 31 октября 1723 года майору Ивану Албанезу, сербу по происхождению (Орфелин полагал, что он родом из Подгорицы), был вручён императорский указ, согласно которому майору было поручено набрать в австрийских владениях сербов на русскую службу в гусарский полк. Условия, предлагаемые записавшимся, были аналогичны тем, что предоставлялись сербам на Военной границе. Они получали от казны землю, с которой они должны были содержать себя, и жалование, которое шло на покупку оружия и снаряжения. На первых порах ружья выдавались солдатам бесплатно. Указ так же обещал приехавшим повышение в чинах в сравнении с теми, что были у них в Австрии. 18 ноября 1723 года Албанез уже дал справку Коллегии иностранных дел о завербованных на русскую службу сербах. Всего их число составило 300 человек. Столь малое количество добровольцев майор объяснял сложностью с проводом большого количества людей через несколько границ. Эти три сотни гусар образовали Сербский гусарский полк. (7) К 1751 году он уже назывался «Старым сербским» полком. В 1727 году полк был переведён на Украину, а позже он был отправлен на южное побережье Каспийского моря, на Гильань. Одновременно продолжалась вербовка новых солдат на русскую службу. В 1729 году по проекту фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына сербскому полку для постоянной дислокации были выделены земли на Украине между местечком Тором (Славянск) и Украинской линией. В 1732 году майор Албанез, продолжавший командовать Сербским полком, обратился с просьбой вернуть его солдат из Персии. Из-за тяжелого климата условия службы там были исключительно тяжёлые, даже по российским стандартам. 19 мая 1732 года просьба Албанеза была удовлетворена, и гусары вернулись на Украину. (8)
Тридцатые годы 18 века отмечены интенсивной деятельностью русских военных властей по реформированию армии. Реформы, прежде всего, были связаны с именем фельдмаршала Бурхарда Миниха, честолюбивого военного и политика, стремившегося с помощью российской военной машины прославить своё имя в истории. Значительное внимание при проведении реформ было уделено кавалерии. Со времён Петра Великого русская кавалерия состояла преимущественно из драгунских полков, теоретически предназначенных для действия, как в конном, так и в пешем строю. В действительности драгуны обучались исключительно бою с применением огнестрельного оружия и были не более чем посаженными на коней пехотинцами. Используемые лошади степных пород, неприхотливые, но одновременно лёгкие и низкорослые никак не подходили для крупных русских кавалеристов. Австрийский наблюдатель по фамилии Парадиз отмечал в 1736 году, что русские драгуны «сходя с коней, валили их на землю». (9) Ясно, что такие кони были бесполезны не только в столкновении с тяжёлой европейской кавалерии на породистых конях, но даже с лёгкой турецкой и татарской конницей. Русские драгуны не имели и подходящих офицерских кадров. Наиболее способные дворяне стремились попасть в гвардию, артиллерию или пехоту; вследствие чего на долю кавалерии оставались лишь наименее одаренные молодые люди, что привело к возникновению поговорки: «Глуп как драгунский офицер». Попытки свести лучших солдат на лучших конях в отборные, так называемые, конногренадёрские роты привели лишь к дальнейшему ухудшению качества драгунских полков.