Сердца Хаоса
Шрифт:
Один из операторов сидел в дальнем конце комнаты – у него секунды свободной не было, чтобы оторвать взгляд от экрана дисплея. Свет, падающий с монитора, окрашивал лицо оператора мертвенно-зеленой краской. Просто привидение… Голос из динамика уныло вещал: «…Шаттл „Эйя Пенайс“ из Кавабе, тип „Союз“, тридцать пять сотен тонн, следует по расписанию, вошел в зону видимости наземных служб наблюдения, запрашивает посадку в районе Хачиманского технологического института…»
Этот институт, кроме научно-исследовательской работы и обучения студентов, занимался еще ремонтом боевых роботов, аппаратов аэрокосмической авиации и космических челноков. Он был расположен как раз между аэропортом и городом.
Второй оператор, завидев господина Обату, снял с головы специальную
– Обата-сан, вы пришли сюда, чтобы отпраздновать вместе с нами День Председателя? – все еще добродушно ухмыляясь, спросил оператор.
Господин Обата слегка растерялся. Он почувствовал, что сам не прочь улыбнуться, поддакнуть работнику, который на служебном месте только и думает, что о шутках. Хихикать в такой момент!.. Это взбесило его. Он вытащил из-за спины правую руку и дважды выстрелил в диспетчера. Обе пули попали тому в лоб, на расстоянии в два сантиметра друг от друга. Две маленькие черные дырочки, из которых спустя несколько мгновений начала толчками выплескиваться кровь.
Пистолет был хорош! «Лонг Райфл» двадцать второго калибра. Древняя конструкция, до сих пор пользующаяся особой популярностью. «Вот это игрушка так игрушка, – мелькнуло в голове у господина Обаты, – верх совершенства!» Красив, со встроенными звуковым и световым глушителями, двойной магазин рассчитан на двадцать четыре патрона. Оружие было разработано секретной службой Дома Марика из Лиги Свободных Миров, однако конструкцию почти моментально скопировали во всех других царствующих домах. С той поры пистолет пошел гулять по Внутренней Сфере.
Пока его напарник вдруг не грохнулся на пол, второй оператор по-прежнему неотрывно наблюдал за экраном. Только теперь он глянул в сторону гостя. За этот срок господин Обата успел приблизиться к нему – на лице его застыла удивительно красноречивая, идиотская ухмылка. Пистолет он держал двумя руками… Диспетчер вскочил,попытался защититься руками, и в этот момент господин Обата вновь открыл огонь.
Кровь струей ударила из груди диспетчера, мгновенно окрасила служебный комбинезон. Тело молодого человека сотрясала крупная дрожь. У него еще хватило сил попытаться сорвать с головы гарнитуру, затем он бросился в дальний угол диспетчерской. «Неудачное решение!» – машинально отметил про себя Обата. Там, за полупрозрачной стеной из пуленепробиваемого пластика, размещалась аппаратная, откуда выдавалась информация на экраны диспетчерских мониторов. У стены дежурного диспетчера вновь настигли пули. Тогда парень бросился к окну, сумел вскочить на подоконник – и сполз оттуда уже мертвый. Скрючившись, застыл на полу…
Прежде господин Обата никогда в жизни не держал в руках оружия. Теперь он не мог совладать с собой и все жал и жал на гашетку. Пули кончились внезапно – убийца даже вздрогнул от неожиданности. Не поверив, еще раз нажал на спуск – оружие молчало. Тогда он вытер пот со лба и бросил пистолет к ногам погибшего диспетчера – тот безобидной игрушкой упал возле носков модных штиблет из Шринагара. Окончательно придя в себя, Обата подобрал гарнитуру, висевшую на подлокотнике кресла, которое занимал первый диспетчер, поудобнее приладил возле рта микрофон и произнес:
– Подъем на гору Ниитаке.
Так же аккуратно он снял проволочную сбрую и направился за своим чемоданчиком. Теперь ему стало весело и даже беззаботно. Все прошло замечательно, он не струсил – закалка у него еще та. Обата, едва ли не напевая про себя, открыл второе потайное отделение и достал оттуда кинжал для церемонии танто. Вытащил лезвие из ножен, затем освободил подол своей белой рубашки и обнажил живот.
II
Мацамори
Оркестр заиграл вальс. Мелодия была древняя, нежная, однако новоиспеченному старшему лейтенанту, лучшему офицеру разведывательного отдела Семнадцатого полка Кассиопее Сатхорн было не до веселья. Все вроде бы складывалось удачно, и партнер ей достался что надо. Он кружил ее уверенно, поддерживал мягко, однако полного удовлетворения она не испытывала. На душе было тревожно…
В такой праздник – и вдруг ожидание беды! От этой мысли становилось совсем тоскливо.
День Председателя – главы местной администрации – был приурочен на Хачимане к христианскому Рождеству. В этом заключался великий политический смысл. История подобного странного совмещения уходила корнями в ту легендарную пору, когда обитатели Терры еще только с надеждой поглядывали на звездное небо, мечтая о кораблях, позволивших бы им посетить отдаленные миры. Рождество как культовый праздник по сути своей было совершенно неприемлемо для тех потомков японцев, которые расселялись по областям Внутренней Сферы. Род Курита, правивший Синдикатом в течение последних трех столетий, при всем своем либерализме вряд ли когда бы согласился объявить этот праздник общегосударственным. Конфуцианство и буддизм, являвшиеся исходными источниками верований для населения Синдиката, как, впрочем, и синтоизм, никогда не признавали искупительной жертвы Христа. Следовательно, в религиозном смысле его рождение являлось для приверженцев этих течений ничего не значащим событием. К сожалению, подобный взгляд страдал весьма опасным упрощением. Само Рождество и следовавшая за ним встреча Нового года для подавляющего большинства населения планеты еще в бытность обитания на Терре сплелись в незабываемый, долгожданный семейный праздник, который не в состоянии отменить никакая власть. Иудеи встречали Новый год осенью, мусульмане – весной, потомки китайцев – тоже весной, и все равно, за долгие столетия Рождество приобрело какой-то особенный аромат. Все они старались нарядить елочку, а уж про подарки детишкам и ожидание прихода Деда Мороза и говорить нечего!..
Эта проблема с особой остротой встала перед властями Хачимана. Население планеты по большей части не принадлежало к христианам. Его составляли выходцы из древнего Индостана, говорящие на языках гуджарати и маратхи. Тонкую прослойку составляли потомки японцев-первопоселенцев, которые в основном исповедовали конфуцианство. Но все они, начиная с японцев, индийцев, корейцев, эфиопов, сирийцев и кончая беженцами из Свободной Республики Расалхаг, чьи ряды в основном составляли скандинавы, – всегда отмечали день рождения Христа и следующий за ним Новый год. Никто из них ни за что на свете не откажется собраться в этот день за праздничным столом, поставить маленькую елочку.
Говорят, что компромисс есть искусство возможного. Но что есть возможное – то есть полезное для всех и не ущемляющее ничьих прав? Вот как решил трудную головоломку мудрый Исороку Филингтон, правивший на планете несколько веков назад. Он объявил двадцать пятое декабря Днем Председателя, тем самым достигнув компромисса с населением, а главное, с домом Куриты, где в ту пору сила была в руках откровенных мракобесов самурайского толка. Сама мысль признать Рождество государственным праздником казалась им проявлением все того же «белого империализма», старавшегося лишить их национальной принадлежности путем подмены традиций и, конечно, празднеств. Простому люду на Хачимане было все равно, как власти называют этот день. В такой интерпретации праздник как будто терял религиозную окраску и давал возможность примирить все враждующие религии. Последователь индуизма просто сдвигал чуть в сторону вывешенные в красном углу портреты голубого Кришны и слоноголового Ганеши и ставил туда изображение краснощекого бородатого деда с окладистой седой бородой и в красном кафтане – так в обычных семьях снимались все религиозные противоречия.