Сердца и судьбы
Шрифт:
ПОДКАПЫВАНИЕ
В любом случае, позвольте вам сказать, едва Анджи обговорила покупку Вексфорд-Холла, она отправилась в воскресенье навестить Джона и Марджери в «Яблоневом коттедже». Джон был вежлив, учтив, трезв и гладко выбрит, а на Марджери был широкий рабочий халат. Она была беременна. Они беседовали за жареным барашком и домашним желе из красной смородины (заготовленного впрок Эвелин, последняя банка), а беседовали они о Клиффорде Вексфорде, как ни старалась Марджери переменить тему.
– Ну, естественно же, – сказала Анджи, – ваш контракт с «Леонардо» для вас необязателен. Столь вопиющее покушение на свободу торговли. Мы можем обратиться в
– Две тысячи в год. Анджи захохотала.
– Гроши, – сказала она. – Чистейшей воды эксплуатация.
– Но, конечно, пишу я не три полотна в год, а гораздо больше, – сказал Джон Лалли. – Просто остальные я на рынок не поставляю.
– Он их составляет в сарайчике для велосипеда, – сказала Марджери.
– Я умираю от желания их увидеть, – сказала Анджи.
Джон Лалли сказал, что как-нибудь в другой раз – ступеньки сломаны, дорожку развезло, освещение скверное. Анджи сказала, что однажды была в одной компании с Клиффордом Вексфордом. И он рассказывал, как Джон Лалли много лет назад вломился в спальню к нему с Хелен. И как он сшиб художника с ног. Черная зависть, сказала Анджи, только и всего: Клиффорд из тех, кто жаждал быть художником-творцом и не смог. Анджи просто удивляется, как Джон Лалли не воспрепятствовал ему второй раз жениться на своей дочери. Как будто одного раза было мало.
– Она мне не дочь, – сказал Джон Лалли. – Она убила мою жену.
– Джон, Джон… – начала Марджери предостерегающе.
– Ты меня не джонджонь! – сказал Джон в былом стиле.
– Былой стиль, Джон, – сказала Марджери, и он прикусил язык.
После того что произошло с Нелл, сказала Анджи. Конечно, Хелен была тогда моей подругой. И ей приходилось видеться с девочкой у меня, когда Клиффорд чинил все эти препятствия. Если бы не Клиффорд, сказала Анджи без обиняков, Нелл была бы сейчас жива. Клиффорду сходит с рук буквально все, а Джон Лалли сидит, сложа руки, и просто ему потакает, хотя ради не одного лишь Джона Лалли, но каждого еще живого, еще дышащего, страдающего эксплуатируемого художника в мире, этому надо положить конец. Нельзя ли ей, Анджи, заглянуть в сарайчик для велосипеда?
Она, Анджи, берет только десять процентов как владелица галереи и оговаривает в договоре, что при каждой дальнейшей перепродаже художник получает двадцать процентов общей прибыли.
Джон Лалли повел Анджи в велосипедный сарайчик. Смотрите на меня, как на вашего друга, сказала она. Мы затаскаем «Леонардо» по судам. Пусть свет увидит, какие они там поклонники искусства! И затаскаем, сказал Джон Лалли, и затаскаем.
Марджери сказала Джону Лалли, что Анджи вряд ли может быть кому-нибудь другом, но против своего нового обыкновения он и слушать не захотел.
ЕЩЕ ПОДКОП
Анджи завтракала с Саймоном Корнбруком в «Дорчестере» и упомянула, что у Клиффорда давняя связь с одной из сотрудниц «Леонардо». Ее имя Фанни. Началось еще в женевские дни Клиффорда и с перебоями продолжается до сих пор. Саймон Корнбрук воздержался от того, чтобы сообщить услышанное Хелен, своей экс-жене. Причин симпатизировать Клиффорду у него не было, но он не хотел причинять страданий своей экс-жене. Да-да, на свете имеются истинно порядочные люди, уверяю вас.
Анджи позвонила Клиффорду и договорилась встретиться с ним за ранним завтраком в «Кларидже».
– Как, опять? Нет, – сказал Клиффорд.
– Ну еще разок, – сказала Анджи. – Абсолютно безопасно. Для нас это давно позади.
– Может быть, для тебя, – сказал Клиффорд. – Но не для меня.
Он приехал в «Кларидж», а на Анджи был белый шелковый костюм, который мерцал, словно светясь изнутри – пусть к самой Анджи это и не относилось, – и был перехвачен очень даже шикарной сверкающей цепочкой, которую вполне могли усеивать стразы, хотя Клиффорд сильно подозревал, что это были алмазы, причем отнюдь не промышленные. Когда вашему вниманию предлагают такой пояс вместе с возможностью расстегнуть его, так почему бы не воспользоваться случаем, чтобы посмотреть, как он заискрится, падая на пол. И Клиффорд воспользовался.
– Не понимаю, как ты можешь терпеть под своей крышей Саймона Корнбрука, – спросила Анджи, пылевой смерч из Южной Африки, в безопасных глубинах уютной латунной кровати, в какие «Кларидж» укладывает своих клиентов.
– Хелен говорит, что мы цивилизованные люди.
– Еще бы ей не говорить! Почему, собственно, близнецы так на него похожи?
И ведь Анджи еще только начала!
ИСТИННО ЖУТКИЙ СКАНДАЛ
Читатель, Анджи забеременела от Клиффорда Вексфорда. Преднамеренно. Она выбрала самое подходящее время. Удача ей улыбнулась, как она часто улыбается нехорошим людям. Дьявол словно бы и правда содействует своим присным. Анджи было 42, не тот возраст, когда беременеют с места в карьер, стоит алмазному поясу соскользнуть с белого шелкового платья на пол апартаментов для новобрачных в отеле «Кларидж». Но она таки забеременела, как и намеревалась. (Это же какое нахальство надо иметь, читатель, – заказать апартаменты для новобрачных! Что же, полагаю, никуда не денешься, и приходится признать, что такая бесстыжесть заслуживает некоторого успеха.) Естественно, она планировала не просто родить от Клиффорда ребенка, которого хотела, потому что любила Клиффорда – да, искренне его любила: ведь способность любить свойственна нехорошим людям, как и хорошим, – но использовать свою беременность в качестве рычага, чтобы понудить его к браку с ней, едва он разведется с Хелен.
Так вот, на протяжении этих судьбоносных часов в «Кларидже», когда была зачата Барбара, Анджи внушила Клиффорду мысль, будто сыновья Хелен, близнецы Маркус и Макс, вовсе не его, а Саймона Корнбрука. Клиффорд уже четыре года должен был приспосабливаться к буйным близнецам, которые воспитывались по новейшей беззапретной системе в доме, где он, кроме того, принимал своих богатых и чопорных клиентов. Он смирялся, потому что так хотела Хелен, но едва ему была внушена вышеупомянутая мысль, избавиться от нее оказалось крайне трудно: близнецы – не его! Хелен изменила один раз, значит, должна была изменить снова. И, конечно, забеременеть от свое-го экс-мужа, потому что ей его жаль, и она чувствует себя виноватой перед ним за прежнее. Именно тот безнадежный идиотизм, на который способна Хелен. И подсунуть их ему, Клиффорду… о да, совершенно в ее духе!
Из «Клариджа» Клиффорд отправился домой. И отправился, могу упомянуть, с чистой совестью. Он не любил Анджи, читатель, она ему даже не нравилась, хотя что-то в нем, безусловно, на нее отзывалось, и потому он внутренне не считал, что изменил жене, нет, ни чуточки. Жену он застал в солнечном внутреннем дворике, уютно расположившейся перед вторым завтраком за рюмкой вина со своим экс-мужем Саймоном под разноцветными кашпо с пышными цветами.
Это было последней каплей.
– А-а! – сказал он им обоим, – вот, значит, что происходит, пока я тружусь! Какой же я был дурак! Потаскуха (это уже одной Хелен) подсунула мне своих ублюдков!