Сердца Лукоморов
Шрифт:
Мужичок подбежал к нам, вытер старательно остренький нос лоснящимся от частого употребления рукавом телогрейки, пошмыгал, обежав нас быстрым взглядом хитрых маленьких глазок, глубоко вздохнул, поморщился, пощёлкал в воздухе пальцами, что-то вспоминая, пошевелил от умственного напряжения ушами и сказал речь:
– Ну, так чего? Пошли, что ли?
Не дожидаясь ответа, развернулся к нам спиной, словно обиделся за что-то, и пошаркал в сторону людей, стоявших возле дороги. Мы подхватили вещички и поспешили за ним.
Местные,
Мы же, в отличие от них, с интересом, который пытались скрыть, что нам плохо удавалось, рассматривали экзотичных для нас местных.
Одеты все они были почти что одинаково. Возраст у всех был степенный, моложе лет сорока на вид не было никого, несколько почтенных старичков и две старушки с корзинками. У одной в руках чайник с помятым боком, очень большой. Старушка с интервалом в несколько минут аккуратно прикладывалась к носику и делала пару быстрых мелких птичьих глотков, поджимала тонкие губы, облизывалась и нетерпеливо посматривала в сторону узкоколейки.
Где-то на двенадцатом глотке за поворотом кашлянул простуженный гудок, и тяжело дыша, словно задыхаясь, выполз маленький трудяга мотовоз, отчаянно отплёвываясь в серое небо чёрным мазутом, вздыхая и охая. За собой он тащил вагончик и открытую платформу с высокими бортами. Из крыши вагончика торчала чёрная от копоти жестяная труба, загнутая буквой "Г", из которой вился тёплый синий дымок.
Увидев это допотопное транспортное сооружение, Серёга присвистнул, и сказал молчаливому проводнику:
– Ты бы, Михалыч, сказал сразу, какую карету подашь, мы бы пешком пошли, давно на месте были бы. Я эту колымагу шагом обгоню.
Михалыч удивлённо и пристально посмотрел на Серёгу, оценивающим взглядом окинул с ног до головы его далеко не атлетического склада фигуру, повторил привычную процедуру с собственным носом и ответил:
– Не, Серёга, пешком ты мотовоз не обгонишь. Да и не сдюжаешь, далековато идти. Я знаю. Я пробовал.
– Ну и как?
– не удержался Серёжка.
– Дошёл?
– Дошёл, конечно, - грустно подтвердил Михалыч.
– Куда же я денусь?
Повздыхал, подумал и добавил.
– Только на мотовозе лучше.
– Ну, если ты говоришь, что на мотовозе лучше, тогда давай садиться, - согласился с его доводами Серёжка.
В вагончике топилась печка-буржуйка, вокруг неё, на правах хозяев, сидели ремонтники, забивали "козла" в домино, пересмеивались.
Мы протиснулись в тепло прокуренного и согретого огоньком печки "буржуйки" вагончика. Я обернулся и увидел, что на открытой платформе осталась старушка с чайником, которая уселась на свёрнутые в кольца толстые канаты, привалившись боком к высокому бортику, повернувшись спиной к вагону.
Наш маленький состав мотало из стороны в сторону, как корабль в жестокую качку, бабуся ухватилась посиневшей маленькой ручкой за скобу в бортике, спину ей яростно и беспощадно когтил холодный встречный ветер, пытаясь сорвать с её головы платок.
Она же сидела, маленькая, сгорбленная и часто прикладывалась к чайнику.
Я сделал шаг из вагончика, направляясь к бабусе.
– Ты куда собрался?
– остановил меня Михалыч.
– Пойду, приглашу бабушку в вагон, ей же там холодно.
– Не ходи, - вздохнул проводник.
– Зря. Не пойдет она в вагонку. Она всегда так ездит. И совсем она никакая тебе не старуха, у неё сын немного моложе тебя был, позапрошлый год загинул на болоте. Пошёл по ягоду и загинул. У нас это случается. Болото. Оно, бывает, возьмёт, и не возвертает...
– Как же это так - загинул?
– заинтересованно обернулся один из парней, ехавших с нами за клюквой.
– Как, как, абнакновенно, - вздохнул горестно Михалыч.
– Я же говорю - Болото. Это вещь серьёзная.
– И часто так на вашем болоте бывает?
– встревожено спросил Серёжка.
– Не часто, но случается, - честно признался Михалыч.
– Особливо с теми, кто поперва на него попадает. Болото, оно терпеливое и хитрое. С ним всегда ухо востро держать нужно. Оно ведь как - оно притаится и ждёт, когда ты подумаешь, что уже всё про него знаешь, всё ведаешь, вот тут оно тебя ррраз! и поймало...
– А что же не искали сына её?
– спросил я.
– Как не искать?
– не очень уверенно ответил Михалыч.
– Искали. Да разве отыщешь? И людей столько нет, чтобы всё болото обшарить.
– А что - большое болото?
– поинтересовался Сережка.
– Болото? Ого-го!
– А где же оно?
– удивился я, вертя головой.
– Да аккурат вокруг нас, - отозвался Михалыч.
– Тут кругом болото. На сотни километров тянется, до Новогорода, до Питера, говорят, даже до Волхова. Павловский угольник. Гиблые места. Пропащие. Тут раньше царь Павел, который с большой чудинкой был, говорят, себе охотничий дворец посреди болот построил. Народу загубил почем зря, но построил. И говорят, что когда его в Питере убили, он в этот самый Дворец переселился. Ну, не сам он, а вроде как душа его.
– И что, Дворец этот до сих пор так и стоит?
– спросил я с интересом.
– Говорят, стоит, - не очень уверенно отозвался Михалыч.
– Только его мало кто видел. Я не видел. Проклятое место, заговоренное. Кто его находит, Дворец этот, тот почти никогда обратно не возвращается.
– Так, может, и нет там никакого Дворца? Может, выдумки всё это? усомнился прирождённый скептик Серёжка.
– Как это нет?!
– возмутился Михалыч.
– Все говорят - есть, а ты нет. Есть Дворец этот. Точно есть.