Сердца под октябрьским дождём
Шрифт:
Мальчишка оглянулся. Откуда-то с мяуканьем прибежали две кошки, и он, опустившись на корточки, потрепал их по головам. Алёнку что-то заинтересовало, она любопытно выставила лицо из окна машины, но по-прежнему не произносила ни слова. Выглядела она неважно, но всё же лучше, чем несколько часов назад.
– Нет, дом – без вариантов, – сказал мальчик. – Здесь кто живёт? Рыбаки да старухи, которые сети чинят. Смотрите, как меня вчера комары покусали!
Засучив рукава, он показал локти, и даже на расстоянии Юрий смог заценить красную сыпь на коже.
– У меня отец рыбак, – с удовольствием сказал мальчик. – А вы, городские, так
Он отпихнул от себя морду наглой рыжей кошки, закинул на плечо колёса (они уже успели запылиться) и, махнув рукой, зашагал дальше. Потом вдруг остановился – Юрий как раз садился в машину. Повернулся и рысцой подбежал к ним. Стукнул кулаком по багажнику, привлекая к себе внимание, и громким, свистящим шёпотом сказал:
– Эй, дядь! Слышите меня? Вы это, ухо востро держите.
– Из-за городских мальчишек? – спросил Юрий.
– К чёрту мальчишек… хотя они тоже не сахар. Ваша жена, тётя Алёна, она… – он помолчал, переминаясь с ноги на ногу, а потом выпалил: – Глаз с неё не спускайте! Хорошо? Здесь, бывает, пропадают люди. Приезжие. Или случается что-то страшное, но все держат языки за зубами. И я буду. Потому что иначе…
Он оборвал себя, характерным жестом застегнув на замок рот, повернулся и побежал прочь. Юрий хотел его окликнуть, но глядя, как мелькают икры ног, как бьются в бок надоедливые покрышки, промолчал.
– Ты слышала? – спросил он, не глядя на жену. – Мне велено глаз с тебя не спускать.
– Да нет, я уже в порядке, – сказала Алёнка, рассеянно дёргая себя за мочку уха – один из «фирменных» её жестов, как бы говорящих: «Я тебя не слышу – я целиком на своей волне». – Я и правда была сама не своя. Но знаешь, что-то начало происходить. Словно кто-то рисовал всё это время мой портрет, и сейчас только поставил заключительные штрихи.
Блог на livejournal.com. 17 апреля, 00:09. Путешествие в ванную, и разные мысли.
…Сижу, смотрю в окно. Раньше я не знал, что такое меланхолия, теперь же могу по праву считаться доктором меланхолических наук. Когда хочется посмотреть на людей, крадусь к дверному глазку и, затаив дыхание, караулю соседей (только потом понимаю что это глупо; меня ведь всё равно никто не слышит). Больше не колочусь о дверь, как пойманный в капкан зверёк; но когда кто-то проходит, неосознанно хватаюсь за ручку.
Хоть бы одним глазком взглянуть, что там, в ванной. Пытался спать, но пять или шесть раз пробуждался от видения: что-то багровое мелькает там, под решёткой слива. Вроде языка, или…
Свои естественные надобности я справляю теперь в раковину на кухне – по крайней мере, те, что поменьше, – а большие, кажется, с некоторых пор просто разлагаются до полного исчезновения в моём организме.
«Как тебе это нравится?» – спрашиваю я Чипсу, сам не понимая, что всё-таки имею ввиду.
Пока я бродил по квартире, кое-что из знакомых вещей пропало. Например, стул с резной спинкой. С круглого книжного столика исчез будильник, несколько книг валяется под ногами, словно подстреленные дробью птицы. Может быть, это я их скинул. Не помню. Зато точно помню, что я не курил уже много дней. Так откуда же берутся эти кучки пепла, словно кто-то неслышно крадётся за мной, смоля одну сигарету за другой, и, издевательски ухмыляясь, стряхивает пепел себе под ноги?
Таскаю с собой за пазухой длинный кухонный нож, обёрнутый для безопасности шарфом, и хватаюсь за оружие при любом, самом маленьком шуме.
Только теперь заметил, как оглушительна тишина без тиканья часов. Где же этот чёртов будильник?
…
О чём это я? Почему меня вдруг начала заботить такая ерунда? Единственное, что я по-настоящему хочу – выбраться отсюда, уехать прочь из этого дома, с этой улицы, из города, где всё равно меня ничего не держит. Да уж, самое время задать себе вопрос, для чего я жил здесь всё это время? Какие цели преследовал?
Ответов нет. Среди стен городских строений, облицованных пыльным камнем, мне становилось легче, все тревоги и бремя прошлой жизни уплывали вместе с грязной водой по стокам. Смешно! Я обсасываю эти мысли, как виноградные косточки, в то время как задуматься об этом надо было хотя бы несколькими неделями раньше.
Когда исчез последний звук, прочно связывающий меня с реальностью, стали возникать другие. Услышав в повседневной суете, их легко списать на ветерок, кота, соседей или возраст перекрытий. Например, где-то раздавались тихие, но явственные шлепки, будто кто-то лопает во рту ягоды крыжовника. Хотел бы я сказать, что это всё проказы Чипсы. Последнее время попугай почти перестал вылезать из своего логова. Часто я видел её спящей, с головой под крылом, и огромная тень, которую полуденное солнце рисовало на стене за клеткой, казалась безголовой.
После ломаной-переломанной полуденной дрёмы (по-настоящему уснуть так и не удалось) я заметил, что вторая и теперь единственная оставшаяся у меня подушка испачкана чем-то чёрным. Не кровь, как я сначала подумал – раньше у меня иногда кровил без видимой причины нос, – а как каменноугольная смола. От неё несло болотом и стоялой водой.
«Пойдём со мной, – попросил я своего попугая. – Страшно одному».
Чипса смотрела на мня сонными глазами. На дне клетки я нашёл несколько серых перьев, и одно красное, из хвоста. Период линьки у этих попугаев приходится на осень, сейчас ещё слишком рано. Похоже, Чипса сама вырвала себе перья. Я читал о подобных случаях: на сленге попугаеведов это называлось самоощипыванием.
«Тоже волнуешься? – спросил я. – Думаю, нам не помешала бы хоть одна победа. Знаешь, ожидание чего-то ужасного может оказывать на твоё сознание гораздо большее разрушительное воздействие, чем взаимодействие с пугающим объектом. Прочитал это в работах одного психиатра. Так что мы сейчас попробуем вернуть себе ванную».
Аккуратно посадил птицу на запястье, и мы отправились в странствие по коридору с вечно мигающей лампочкой. Каждую секунду я ожидал, что дверь тихо распахнётся, без труда справившись с подпирающим ручку стулом, и то, что за ней прячется, ухмыльнётся мне в лицо беззубым чёрным ртом. Пустые страхи. Чипса повернулась на моей руке и раскрыла клюв, приготовившись зашипеть, а потом потянулась к контурному перу на левом крыле и сильно дёрнула его. Мне пришлось остановиться, чтобы положить конец самоистязаниям. Чипса тяпнула меня за палец. Пошла кровь.