Сердце бабочки
Шрифт:
Керн еще раз поклонился и вышел, метнув на меня и Вулара злобный взгляд. Мой друг колебался, тревожно глядя на меня. Я тоже начала вставать – не так проворно, как Вулар. Приподнялась на колени и почувствовала, что не могу выпрямить спину.
– Баронет, я жду. Не стоит переживать за леди Шивоха – я о ней позабочусь.
Вулар ушел. Милорд подошел ко мне, стоящей на четвереньках.
– Касавир, вы в порядке?
– Не знаю, милорд. Простите. Что-то со спиной.
Лорд Кэрдан присел на корточки рядом со мной, положил руку мне на поясницу.
– Здесь больно?
– Выше. Не больно, а… холодно. Не чувствую.
– Тут? – он передвинул
– Ой… Теперь больно.
– Потерпите. Чувствительность возвращается. Это отдача после заклятья из класса Таранящих. Вам повезло, что виконт не освоил более разрушительные классы – Режущие или Размягчающие. Их последствия могут быть непоправимыми.
Милорд продолжал держать руку на моей спине, и от его ладони по телу разливались волны тепла и блаженства. Мне хотелось стоять так целую вечность, несмотря на нелепую унизительную позу. Так хорошо мне не было с детства. А потом все резко закончилось, лорд Кэрдан резко встал, подхватил меня и поднял на ноги. Отпустил не сразу. Какую-то долю секунды я стояла, плотно прижимаясь к нему, упираясь лицом в отворот его камзола. Знакомая дрожь пробежала по телу. Он медленно выпустил меня из объятий.
– Как вы теперь себя чувствуете?
– Я… хорошо… спасибо. Вы использовали магию?
– Конечно. Последствия Таранящих не проходят так быстро.
Я стояла на расстоянии пяти дюймов от него. Неприлично близко. Надо бы отступить… а я не могла шевельнуться. Не хотела отходить дальше. Стояла и пялилась на пуговицы его камзола – куда глаз достал. Какая же я, оказывается, коротышка… Он тоже не отходил, вот что странно. И молчал. У меня самой как язык отсох. Ни единой уместной фразы не приходило на ум, ни словечка. Я заставила себя поднять голову, просто потому что невежливо пялиться человеку в воротник. Лорд Кэрдан встретил мой взгляд, будто поймал своим – пугающим и притягивающим одновременно. Мы смотрели друг другу в глаза и продолжали молчать. На мгновение мне вдруг показалось, что он сейчас поцелует меня. И это будет совсем не похоже на поцелуй Морада Керна. Не гадко и противно, а сладко и волнующе…
Милорд не отводил от меня неподвижного, немигающего взгляда. И не делал ни движения навстречу. Мне стало стыдно за глупые девчачьи мысли. Целовать меня, как же. Зачем я ему сдалась, бестолковая девчонка. Тишина и неподвижность затянулись так надолго, что показались пыткой. Я сказала, чтобы сказать хоть что-то:
– Милорд, вы ошиблись насчет виконта Керна. Он не поражен горем. Ему плевать на родителей. Ему важно лишь, что он станет графом де Ремисом. Он ждет, когда отца казнят, и титул перейдет к нему.
Он ответил мягко:
– Люди по-разному выражают горе, Касавир. Некоторые – очень и очень странными способами. Вы не поверите, сколь причудливо могут проявляться человеческие чувства. Вот скажите, что, по-вашему, виконт чувствует к вам?
Я пожала плечами. Вопрос легче легкого.
– Презрение.
– Представьте на секунду, что он вами восхищается. Но не умеет выразить восхищение, не способен к тому. Поэтому делает все, чтобы убедить вас и себя самого, будто презирает вас. На самом деле он хотел бы немного походить на вас. Обладать вашим обаянием и непосредственностью, вашей эмоциональностью, добротой и открытостью. Но все эти качества недозволительны в высшем свете. Поэтому виконт – допустим на минуту, что это так, – принижает эти качества и вас. Убеждает себя самого, что вы и ваш характер – смешны, нелепы, достойны презрения. На самом деле он, говоря проще, завидует вам. Завидует всему, что высмеивает.
– Понимаю, милорд.
Я и правда понимала. Знала, как это бывает, у моих братьев и сестер. Они высмеивали меня, потому что втайне от всех, даже себя самих, хотели быть как я: дневать и ночевать в библиотеке вместо того, чтобы работать на ферме. И ненавидели меня за то, что не они, а я так живу. Но к виконту Керну это не имело отношения. То, что говорил милорд, описывало моих родственников, но не его. Я не осмелилась высказать ему это, но от него ничто не укрылось.
– Вижу по глазам, вы со мной не согласны. Скажите, что думаете, Касавир, не бойтесь. Я хочу услышать вас.
Я пересказала свои соображения. Он улыбнулся.
– Я и не говорил, что виконт таков. Я лишь предложил вам сделать допущение. Если бывают подобные преломления восхищения в презрение, может быть и преломление горя в унижение другого человека.
– Но разве может горе оправдывать унижение и насилие невинного? Разве я заслужила того, что виконт желал сотворить со мной? Я не убивала его мать.
– Человек в горе не отдает отчет своим действиям.
Все, о чем милорд говорил, было логично и понятно. А его голос, такой громкий и резкий на занятиях, сейчас был мягок и тих. Он ласкал мой слух, пробирался к сердцу и заполнял собой все мое существо. Невозможно было не прислушаться к его речам. Но из сердца, навстречу этому сладкому проникновенному голосу, восставало чувство правды. Все не так. Нет никакого горя. Виконт радуется казни отца. И унижает меня просто потому, что любит унижать.
– Вы остались при своем мнении, не так ли?
Я молчала. Подтвердить, оскорбить его несогласием – от этой мысли коробило. Но и солгать я не могла, сказать то, чего не чувствовала.
– Не бойтесь спорить, Касавир. Я не съедаю студентов за то, что они мне возражают.
– Да, милорд. Я осталась при своем.
– Хорошо. Как ваша спина?
И как ему ответить?.. Признаться, что вся спина в мурашках от его близости и проникновенного, участливого голоса? На протяжении разговора он не отступил ни на шаг, мы по-прежнему стояли в пяти дюймах друг от друга.
– Вроде не болит. Думаю, я в порядке, милорд.
– Я могу освободить вас от трудовой практики на сегодня.
Я не посмела воспользоваться поблажкой, заверила лорда Кэрдана, что чувствую себя превосходно и могу работать.
– Что ж, тогда я вас оставлю. Пожалуй, стоит побеседовать с виконтом. Что бы ни стало причиной грубого обхождения с вами, это следует пресечь.
– Благодарю, милорд! – я низко поклонилась.
Стало грустно, что он ушел. Так не хотелось расставаться с ощущением его присутствия – мощного, всеохватного. Когда он оказывался рядом, невозможно было думать ни о чем другом. Он удалялся – и накатывало странное опустошение. Как будто с ним уходило что-то важное. Частичка меня…
Вздохнув, я нашла совок и метлу, которые выронила из-за Морада Керна. Грусть грустью, а работу сделать надо. Раз уж пообещала милорду…
Кэрдан шел по неоштукатуренным коридорам Магической Академии, подавляя раздражение. Придется урезонить Керна, да так, чтобы мальчишка не заподозрил личного интереса ректора. Перед Кэрданом встала очередная ювелирная задача – отвадить озабоченного идиота от тарвийки и не настроить против себя будущего графа де Ремиса. Похоже, тот настроен серьезно. Если его не осадить, может подпортить игрушку, которую Кэрдан облюбовал для себя. Делиться ею он ни с кем не собирался.