Сердце бога
Шрифт:
Сейчас, слава богу, времена переменились. Корпорация «СССР» оказалась неэффективной и потому приказала долго жить. Я ей больше не подчиняюсь. Если вдруг кто захочет, как меня можно достать? Я работаю в частной фирме. Она на государство никак не завязана – значит, по этой линии прихватить меня не получится. Квартира приватизирована на мое имя. Машина – моя собственная, кредитов я не имею. А убийцы, что родом из прежних, советских времен – как их там зовут, Кудимовы? – вряд ли сейчас настолько могущественны, чтобы насылать на меня бандитов или полицию.
Успокоив себя этой мыслью, я взялась за список моей прабабушки: Старостин, Кудимовы, Иноземцевы и прочие. Я думала: убийство произошло больше чем пятьдесят лет назад. Большинству участников дела тогда было лет двадцать пять – как и бабушка моя, вчерашние студенты. Что они могли? Как сумели замять убийство? Без старших товарищей – по возрасту и по положению – в ту пору явно не обошлось. Наверняка верховодил всем хозяин квартиры Старостин, некогда генерал, а в конце пятидесятых – освобожденный секретарь парткома (что бы последнее ни значило, должность мамой произносилась с придыханием). Правда, в живых
Поиск я начала с Вилена Кудимова. Тем более что необычное сочетание фамилии-имени давало шанс, что я не окажусь погребена под лавиной однофамильцев. Я забила тэг в поисковик.
И пришел невод с тиною морскою. Не встречалось ни разу подобного сочетания имени-фамилии ни в «Яндексе», ни в «Гугле», ни в «Мейле», ни в «Яху». Тогда я проверила словосочетание по более серьезным базам, которыми снабдил меня Ярослав. Ничего. Не числился Кудимов Вилен в списке живых. Однако и это ничего не значило. Я вспомнила, что рассказывала мне покойная мамочка – как втирал ей главный редактор Знаменов: есть в СССР люди, к которым не положено подходить на улице или звонить в квартиру. Бойцы невидимого фронта. Они есть – но их как бы и нет. Кто знает, может, Кудимов Вилен и теперь прекраснейшим образом существует под именем и под документами какого-нибудь Васи Пупкина, и достать его можно только неким особым, кривым образом, через третьих лиц.
Без особой надежды я пробила Кудимову Валерию. Имя было не таким редким, поэтому в Сети Валерии Кудимовы встречались: в «Одноклассниках», «Вконтакте», «Фейсбуке», однако явно не те: тринадцатилетняя девочка из города Серова или девятнадцатилетняя из Луганска вряд ли могли быть искомой персоной. Да, с женщинами сложнее всего. Она вообще могла триста раз за свою долгую жизнь развестись, и замуж снова выйти, и жить под другой звездой, и в другой стране, и на иной планете.
Однако я не опускала руки. Первые неудачи вообще никогда не сбивают меня с пути, а заставляют только азартнее вгрызаться в работу. Я проверила в Сети товарища Старостина. А вот он взял и обнаружился, и не где-нибудь – в «Википедии».
Старостин Федор Кузьмич, советский военачальник и организатор производства. Родился в 1904 году в городе Чебуркале К-ской области (Российская империя). В 1922 году поступил на службу в органы ВЧК – ГПУ (далее шла длинная история неуклонного служебного роста товарища Старостина, и даже репрессии конца тридцатых каким-то чудом обошли его стороной). Во время Великой Отечественной войны служил в системе СМЕРШ. Награжден орденами и медалями. В 1954 году уволен из органов. В том же году избран освобожденным секретарем парткома (на правах райкома КПСС) Московского авиамоторостроительного завода. Проработал на предприятии, занимая ответственные партийные и хозяйственные должности, вплоть до 1978 года. Скончался в 1982 году. Похоронен на Богословском кладбище под Москвой.
Итак, генерал Старостин нашелся, и теперь у меня было как минимум два направления дальнейших поисков: его предприятие – там он больше двадцати лет проработал, и там его должны помнить. И кладбище, где он похоронен. И здесь и там я собиралась задать невинные вопросы: а дочка? Зять? Они его могилку посещают? А часто? А где они живут?
Перед тем как взяться за покойного Старостина, я решила пробить еще одного участника той злосчастной вечеринки. Почему я выбрала именно его? Сочетание имени-фамилии тоже оказалось необычным. Попаду – можно быть совершенно уверенной: это он, а не однофамилец. Я, правда, приготовилась, как в случае с Виленом Кудимовым, получить ноль целых ноль десятых совпадений, но все-таки вписала в поисковую строку: Радий Рыжов. И – о чудо! – результатов оказалось множество, но речь в каждом шла об одном и том же человеке. У него даже имелся личный, собственный сайт! Я быстренько открыла его, и фотография на главной странице убедила меня, что это он, гость вечеринки из пятьдесят девятого года, и есть. Передо мной предстал старенький, седенький, лысоватый старичок с бравой выправкой – и гитарой в руках. Я нашла и быстро пробежала глазами биографию товарища. Родился в 1935 году в с. Терновка Горьковской (Нижегородской) области, в 1953 году поступил в Московский авиационный институт, окончил его и защитил диплом в 1959 году, тогда же был призван в ряды Советской армии в звании лейтенанта. Службу проходил на космодроме Байконур, был свидетелем и непосредственным участником запуска в космос Ю. А. Гагарина и последующих космонавтов. В 1970 году, в звании майора, переведен служить в центр управления полетами в закрытый город Голицыно-2 в Подмосковье. Еще в годы службы на Байконуре Рыжов начал участвовать в КВН и в выступлениях молодежного театра и литературного объединения. В 1967 году стал писать и исполнять собственные стихи и песни. Первые же выступления Радия Рыжова в доме культуры города Ленинска (теперь – Байконур) имели большой успех. С 1973 года он регулярно принимает участие в слетах Клуба самодеятельной песни (КСП). В 1989 году уволен из рядов Вооруженных сил в звании подполковника. Награжден рядом орденов и медалей. После ухода в отставку Радий Егорович полностью посвящает себя авторской песне. Им издано три книги стихов и записано два магнитоальбома. Постоянно проживает в подмосковном поселке Черенково. Дальше следовал телефон для контактов и форма обратной
Обнаружив двух этих людей, Старостина и Рыжова, я вдруг остро поняла, что мне пора собираться туда, где их судьбы пересекались, – в Москву.
В Москву, в Москву – как просились чеховские сестры, в город, где я любила бывать (но куда нисколько не стремилась переезжать).
Слава богу, в центре империи у меня теперь имелась квартира. Я ее предусмотрительно держала для себя. Всякий скулеж моего Ярослава Премудрого по поводу того, что жилье надо сдать, что мы упускаем конкретную выгоду в размере полумиллиона как минимум в год, – в корне пресекала. Я знала, я чувствовала: квартирка мне еще понадобится – возможно, в самый неожиданный момент. Вдобавок наличие жилья в Москве очень меня вдохновляло. Сама мысль о том, что ты в любой момент можешь сесть в самолет и через пять-шесть часов входить в собственный апартамент в десяти километрах от Кремля, как-то приподнимало меня над нашей областной толпой. Я даже порой кутила: заранее брала билеты на премьеры в Большой и театр Фоменко, следила, когда пойдут самые интересные выставки, – и в итоге бывала на культурных мероприятиях в Первопрестольной чаще, чем иной завзятый москвич. А начальство любило посылать меня в Третий Рим в командировки – потому что я в отличие от других не требовала денег на постой.
Перед поездкой следовало договориться о коротком отпуске на работе и забросить первые крючки по поводу Старостина и Рыжова. Я взяла отгул, но завела будильник на семь – на производстве начинают рано. Проснувшись, стала названивать в Москву, в объединение, где некогда трудился Старостин (генерал, парторг и прочая). Представилась я корреспондентом газеты «К-ские ведомости» (оттуда, согласно «Википедии», был родом мой контрагент). Мы, дескать, вознамерились опубликовать статью о своем знаменитом земляке. Меня вежливо выслушали и переадресовали к заместителю директора по кадрам, оттуда – в музей объединения. В музее тоже были внимательны и терпеливы. (Моя легенда, кажется, прекрасно работала.) Дама, взявшая трубку, сказала: «Да-да, мы помним Федора Кузьмича. У нас есть стенд, посвященный тем временам, и несколько фотографий товарища Старостина. Но вам лучше поговорить с членом совета ветеранов Пайчадзе – он лично знал его. Скажите ваш номер – мы передадим ему, и он позвонит». Слово «ветеранов» меня напрягло. «А сколько Пайчадзе лет?» – осторожно осведомилась я. Дама на другом конце провода рассмеялась: «Восемьдесят пять, но это ничего не значит. Он в полном уме, бодр и всегда выполняет свои обязательства. Не волнуйтесь, он вам перезвонит». Оставалось надеяться, что дед Пайчадзе не станет проверять префикс моего мобильного телефона и не спросит, с какой стати корреспондентша газеты «К-ские ведомости» звонит ему из М-ской области. Ветеран проявился к концу дня, и голос впрямь звучал свежо и бодро: «Я Пайчадзе». Я изложила ему суть дела, и мы договорились встретиться через два дня, в Москве, в десять утра, на проходной его замечательного предприятия.
После этого вопрос о моей поездке в столицу можно было считать решенным. Для закрепления успеха я позвонила по контактному телефону, имевшемуся на сайте Радия Рыжова. Телефон молчал, и тогда я написала автору и исполнителю короткое письмо: дескать, я такая-то, тружусь корреспондентом газеты «Губернский вестник» (город М.), хочу сделать интервью с вами. Буду в столице в самое ближайшее время, могу встретиться с вами, если вы соизволите. Теперь оставалось только не перепутать газеты: перед кем я – «К-ская ведомость», а перед кем – «Губернский вестник». На следующий день, когда я договаривалась на работе о трех дня отпуска, мне пришел мэйл от Рыжова. Он был лапидарен: «Позвоните» – и прилагал свой номер. Я набрала его, голос автора и исполнителя оказался глух и печален. Он счел само собой разумеющимся, что областная газета из города М. хочет сделать с ним интервью, только спросил: «А почему вдруг?» Ответ на этот вопрос был у меня заготовлен: «Мой редактор очень любит ваши песни». Рыжов даже не удивился, что редактор газеты из М. вдруг возлюбил его произведения – воистину бесконечно самомнение так называемых творческих личностей! Он молвил: «Хорошо, приезжайте», – и дал свой адрес в поселке Черенково. Мы условились, что я прибуду послезавтра, к четырем часам дня. Итак, послезавтрашний день в столице обещал стать для меня днем престарелых. В десять я встречалась на Яузской набережной со старым грибом Пайчадзе, а потом перебиралась в Подмосковье для рандеву с другим олд-чизом, Рыжовым.
Назавтра, поднявшись в шесть и прибыв в М-ский аэропорт к восьми, в полдень я входила в свою квартиру неподалеку от станции метро «Рижская». Возможно, вам интересно, откуда у меня взялось жилье в Москве? Я должна это рассказать, поскольку иначе история моей семьи будет неполной. Когда маме поставили ужасный диагноз, я написала в столицу папаше Шербинскому. Старикан запросто владел электронной почтой и вообще шагал в ногу со временем. Законная супружница его, надо заметить, кончину которой он предрекал еще во время моего первого приезда в столицу в девяносто седьмом, тоже пребывала пока на нашем свете (хотя, по отзыву батяни, по-прежнему сильно болела). Ответ отца на мой мэйл о болезни мамули оказался трогателен и прост: выезжаю, встречайте завтра, поезд номер такой-то. Я показала послание маме. Она пришла в ужас. Не хотела, чтобы возлюбленный былых времен увидел ее такой: еле добирающейся до туалета и обритой после химиотерапии. «Я его не пущу!» – кричала она и рыдала. Я уговаривала ее, словно девочку, которую насильно тащат под венец. Держала в своих руках худенькую лапку. «Что мы можем сделать?! – прикрикнула в нужный момент. – Он едет! Не встретить его на вокзале? Не открыть ему дверь? Он мой отец!» Она смирилась. Правда, заставила меня принести из магазина как минимум тридцать париков, перемерила их все, выбрала три. Надела платье двадцатилетней давности, которое Шербинский привез из Парижа, – более поздние болтались на ней как на вешалке. Заставила меня вылизать всю квартиру и приготовить парадный обед – так что я под конец стала проклинать про себя вдруг свалившегося на нашу голову отца.