Сердце Бонивура
Шрифт:
…Тысячи знакомых и родных лиц обращены к Антонию Ивановичу. Глаза всех устремлены на него в ожидании того, что скажет старый мастер. Среди друзей нет Виталия Бонивура, и грусть трогает душу Антония Ивановича. «Погиб за советскую власть!» И не мёртвым, а живым встаёт перед его глазами Виталий.
В наступившей тишине, когда многотысячная толпа затихла так, что слышны стали разоравшиеся где-то петухи, предвещавшие хорошую погоду, старый мастер сказал:
— Слово моё будет короткое, товарищи! Все мы об одном думаем.
Он хотел ещё что-то добавить, но тут Федя Соколов вытянулся во весь свой сажённый рост и поднял длинную свою руку с широкой ладонью так, что рукав на ней задрался по локоть. Он крикнул что есть силы, давая выход тому, что скопилось в его душе:
— Голосу-ю-ю-у!
И лес рук поднялся вслед за рукой Феди Соколова, клепальщика первого разряда депо Первая Речка…
…Не дождавшись окончания митинга, Алёша сказал Чекерде и Цыгану, стоявшим возле него:
— Эй, люди! У меня тут сестрёнка живёт. Пошли!
— Неудобно! — возразил Цыган.
— Брось! — сказал Алёша, и озорной огонёк мелькнул у него в глазах. — Таньча, поди, разных штучек-ватрушек напекла… Терпения нет, до чего есть хочу.
Она стали пробираться через толпу и увидели Нину, с грустью смотревшую на вокзал. Воспоминания нахлынули на неё с неодолимой силой. Она задумалась.
Весёлый чертёнок озоровал в этот день в Алёше. Он подтолкнул Нину, сделал страшные глаза и сказал:
— Сейчас же пошли, быстро!
Встревоженная Нина пошла за ним.
— Что случилось, Алёша?
Выйдя на свободное место, Пужняк объяснил:
— Тут неподалёку, на Орлином Гнезде, тебя ватрушки дожидаются!
Нина укоризненно покачала головой:
— Ну, Алёша, когда ты повзрослеешь?
Нечего было и думать пробраться на прежнее место возле трибуны. Нина видела, что толпа сгрудилась ещё сильнее.
— Пошли, когда так! — улыбнулась девушка.
Алёша широко распахнул дверь в дом Любанской.
— Здесь Таньча… то есть Татьяна Пужняк, живёт?
Устинья Петровна хотела ответить, но мимо неё из комнаты Виталия вихрем пролетела Таня и бросилась на шею брату; за ней виднелись Соня, Катя, Машенька, Леночка.
— Алёшка, как я по тебе соскучилась!.. Братка мой милый!..
У Алёши подозрительно покраснели глаза. Чтобы не раскиснуть, он сказал:
— Ага! Братка? Милый? А кто меня поедом ел, когда мы вдвоём жили?
— Я, Алёша! Но я не буду больше!
Соня, Леночка, Катя и Машенька обступили Алёшу, любуясь им; Машенька даже пощупала его руками, сказав при этом:
— Ой, Алёшка! С саблей, с наганом.
Освободившись от объятий Тани, Пужняк представил своих спутников:
— Чекерда! Разведчик. На три аршина сквозь землю видит…
Чекерда застенчиво посмотрел на Таню и, не зная, куда деваться от смущения, так сжал её руку, что девушка вспыхнула.
— А это — Цыган, прошу убедиться, единственный из белых, оставшийся в этом городе. Будем за деньги показывать: по полтиннику с носа, а у кого короткий — с того рубль, чтобы не хитрил и на даровщину не зарился!
Цыган укоризненно посмотрел на Алёшу, в тёмных глазах его промелькнуло неудовольствие.
— Что, всю жизнь глаза колоть будешь, побратим?
— Больше не буду! — сказал Алёша. — Бывший белый, Таньча! А за этот месяц он лихим партизаном стал. Так и знай: смелый партизан Сева Цыганков!.. А это — Нина, подрывник и… хорошая девушка в общем!
Зардевшаяся девушка поздоровалась со всеми.
Таня многозначительно посмотрела на брата и, ожидая, что Алёша приготовил сюрприз, на цыпочках подошла к двери, быстро открыла её и заглянула в сени. Там никого не было.
Оживление её упало. Она посмотрела на Алёшу. Устинья Петровна тоже вопросительно уставилась на него.
— А где Виталий? Я в его комнате ничего не изменила: все, как было! Мы-то с тобой в вагон опять переедем, а ему — у Устиньи Петровны жить. Заждалась она.
Алёша переглянулся с Ниной и Чекердой. Значит, дядя Коля ничего не сообщил о гибели Виталия?
— Разве вы ничего не знаете? — медленно спросил он у Тани.
Девчата встревоженно переглянулись. Машенька побледнела, почуяв что-то в тоне Алёши.
— Нет. А что?
— Виталя погиб семнадцатого сентября… Мы через Михайлова сообщали.
У Тани задрожал подбородок.
Устинья Петровна устало опустилась на стул, впервые почувствовав, как стара она и как плохо у неё работает сердце. Столпились вокруг неё девушки, поражённые этим известием, и одна тоска и боль отразились на их лицах — словно стало в комнате темнее.
Алёша тронул рукой Чекерду:
— Ты море видал, партизан? Нет? Пойдём, покажу!
— Виталя рассказывал о море хорошо, — сказал Чекерда.
Они пошли к заливу. Таня с Чекердой, Цыган с Устиньей Петровной и Борисом, Нина с Алёшей, Соня, Лена, Катя и Машенька шли за ними нестройной стайкой. Машенька переводила влюблённые глаза с Алёши то на Цыгана, то на Чекерду и дёргала Катю за руку, шептала:
— Ну, Катька, бесчувственная ты. Посмотри, какие ребята наши-то, а! Красавцы, правда?
Катя одёргивала её и, гордясь своей близостью к партизанам, ещё теснее прижималась к Соне и Леночке.
Расступалась толпа перед ними, давая дорогу. Восхищённые и насторожённые, открытые и исподлобья взгляды провожали партизан. Мальчишки увязались за ними, но отстали, когда Алёша сделал свирепое лицо.