Сердце Бонивура
Шрифт:
— Спасибо! — сказал старший солдат.
— Не на чем! — опять сказала Соня.
Видя, что русская девушка не отказывается от беседы, старший солдат повернулся к ней.
— Хорошая погода! — сказал он. В такой день хорошо гулять, да?
— Неплохо, — ответила Соня.
— Учите меня росскэ язык! — сказал солдат.
Соня усмехнулась. «Нового-то ничего выдумать не могут!» — презрительно подумала она. С этой фразы все японцы начинали знакомство с русскими. Вслух она сказала:
— А чего вас учить-то, когда вы и так по-русски говорите!
Японец
— А чего вам понимать? Все равно скоро в Японию поедете.
Солдат отвёл глаза от Сони и замолчал. Второй стал торопливо расспрашивать, о чем идёт речь. Первый ответил сухо и коротко, резким тоном, словно что-то приказав. Второй солдат озадаченно посмотрел на своего старшего товарища, поднялся с выражением глуповатого недоумения на толстогубом, розовокрасном лице с раскрытым ртом, с шумом втянул слюни и, козырнув, отошёл к другим солдатам, вдруг утратив интерес к Соне.
— Почему вы его прогнали? — спросила Соня.
— Так просто. Это дурак, который ничего не понимает! — пренебрежительно ответил её собеседник. Отвечая на вопрос Сони, он сказал: — Домой ещё не скоро… Когда домой — неизвестно.
До сих пор он держался молодцевато, но тут в его голосе проскользнула простая человеческая тоска. Угадав это, Соня спросила:
— Соскучились по дому?
Солдат оживился и быстро заговорил. По его словам выходило, что по дому он очень стосковался, находясь в разлуке с семьёй уже три года. Подыскивая слова, он сказал, что хотя в Приморье очень красивая природа, но в Японии куда красивее, особенно когда цветут вишни и яблони. Он сказал, что возле его дома разбит небольшой сад, что он и во сне видит этот сад, весь усыпанный цветами, что люди в России грубы и непонятны, поступки их не вмещаются в сознание японца, что японцу трудно разобраться в том, что происходит в этой стране.
Соня не знала, чем объяснить неожиданную словоохотливость солдата. Девушка насторожилась. «Куда это он гнёт?» — подумала она с тревогой. Однако, видимо, что-то уж накипело в душе солдата, что он задел эту тему. Он и сам через несколько минут спохватился, неожиданно замолк и осторожно огляделся вокруг: не слышит ли кто-нибудь? В этой оглядке было столько искреннего испуга, что у Сони дрогнуло сердце. Она порадовалась своей удаче. Случай свёл её с человеком, в душе которого семена, брошенные ею, могли дать всходы, как зерно на вспаханной почве. Сколько возмущений в войсках интервентов имело почвой тоску по родине!..
— Что же вы домой не уедете? — спросила Соня.
— Я солдат… — с грустью ответил её собеседник.
Они прошлись немного. Соня сказала, что она приехала к подруге, которая обещала её встретить, но что та задержалась и Соне придётся уехать, так как у неё нет больше времени. Японец, выговорившись, принялся её благодарить за беседу, просить о следующей встрече. Все существо Сони было напряжено; эту поездку она считала только разведкой, а теперь её так и подмывало сделать что-то дерзкое.
Послышался ослабленный расстоянием свисток паровоза.
— Мне пора! — заторопилась Соня.
Солдат встрепенулся. Он протянул ей руку, назвал свою фамилию: Коноэ. Чтобы она не смешала его с простыми крестьянами, с мужиками, которые ничего не понимают, как он сказал, он пояснил, что сам он человек с образованием, учитель.
— Соня-сан! Вы мне очень нравились. Хотел бы встретиться с вами ещё! — поспешно выговорил Коноэ. — Я хочу говорить с вами. Вы можете объяснить мне кое-что, что мне хотелось бы знать. Это можно?
— Отчего же нельзя? — ответила Соня.
Коноэ расцвёл. Он вытащил свою записную книжку:
— Пожалуста, писать мне что-то на память!
«Была не была!» — сказала себе Соня, почувствовав вместе с тем, что у неё похолодело под коленками. Быстрым движением вынула она из своей сумочки несколько листков. Поезд, тарахтя, подошёл к перрону, остановился. Дачники хлынули к вагонам. Соня сказала:
— Вот у меня есть русская песня! Могу вам дать на память.
Коноэ согласно закивал головой, улыбаясь.
— Японские солдаты очень любят росскэ песни! Росскэ песни хорошо.
Соня сунула ему листки. Поверх всех был листок со словами «Колодников». Коноэ взял листки, как залог будущих встреч с Соней. Механически взглянул на нижние листки. Слова, напечатанные по русски и иероглифами: «К японским солдатам. Почему вы находитесь в России?» — сразу бросились ему в глаза. Он побледнел и шепнул:
— Я знаю эту росскэ песня… Что вы делаете?
Кинуться от него в вагон? Затеряться в толпе? Как назло, поезд задерживался, ожидая встречного.
— Вас поймают! — хрипло вымолвил Коноэ.
Соня выпрямилась. На одну только секунду страх тихонько взял её за сердце, и она перестала чувствовать его биение. А в следующее мгновение Соня ощутила обычное своё спокойствие. «Чему быть, того не миновать!»
— Ну, зовите своих солдат, ловите! — сказала она.
Страх плескался в глазах Коноэ. Руки его заметно дрожали. Какие-то чувства раздирали его. Он то глядел на Соню, то кидал, часто мигая, взоры на солдат, нестройной толпой сгрудившихся на платформе. Десятки глаз устремились на Соню и Коноэ из этой толпы.
— У меня дома дочь таких же лет! Я её очень люблю.
— Дочь? — переспросила Соня, чтобы не молчать.
— Только она не пишет и не распространяет листовки.
— Вы так думаете? — почти не соображая, спросила Соня.
Она вздрогнула от раскатистой трели свистка главного кондуктора, выбежавшего из помещения станции. Паровоз тяжело вздохнул и тронул состав. Коноэ, не находя пуговиц, расстегнул мундир и трясущейся рукой стал засовывать во внутренний карман листовки, оставив в левой руке бумажку с текстом «Колодников».