Сердце дыбом
Шрифт:
— Что же вы смеетесь? Неужели вам не стыдно?
Тот сразу же перестал смеяться.
— Неужели мне что?
— Вам не стыдно? — мягко повторил Жакмор. — Это же старики.
Сокрушительной силы удар пришелся в губу, Жакмор даже не успел увернуться. Губа лопнула, он ощутил соленый привкус крови. Психиатр покачнулся и упал. На него никто не смотрел. Аукцион продолжался.
Он поднялся и отряхнул брюки от пыли. За его спиной возвышалась стена мрачных враждебных спин.
— А у этого, — донесся лающий голос старьевщика, — деревянная культяпка! Нравится? Сто десять франков для начала! Сто десять!
Жакмор пошел прочь. Удаляясь, площадь выходила на улицу, обещающую большую лавочную активность. Жакмор направился в ту сторону. Он чувствовал себя в полной растерянности, ему было не по себе. Через несколько минут он вошел в столярную лавку. Дверь захлопнулась за его спиной. Ему оставалось только ждать.
XII
В комнате для посетителей, скорее походившей на уборную, хозяина не было. Обстановка располагала: пол из зашарканных, изрядно почерневших еловых досок, стол черного дерева, два стула с вылезающей соломой, старый календарь на стене и сажа на месте печи в самом углу. Дощатые перегородки. В глубине — приоткрытая дверь в мастерскую, откуда доносились мастерские звуки: два прерывистых постукивания, которые накладывались одно на другое, но не сливались.
Жакмор подошел к двери.
— Есть кто живой? — тихо спросил он.
Постукивания продолжались, он прошел в мастерскую, которая оказалась длинным и довольно просторным сараем, загроможденным досками, брусьями, наспех сколоченными перекладинами. Свет проникал в помещение откуда-то сверху; Жакмор разглядел три или четыре верстака, маленькую ленточную пилу, дрель, фрезерный станок на расколотом чугунном основании. На стенах угадывались различные инструменты. Справа, у двери, через которую только что вошел Жакмор, — огромная куча щепок и опилок. Стоял густой запах столярного клея, исходивший предположительно от липкого ведра, что разогревалось на маленькой угольной печке в самом конце сарая перед другой дверью, в сад. На прогнувшейся балке висели раздолбанные приспособления для столярных работ, винтовые зажимы, старые полотна для пил, присоседившаяся ни с того ни с сего зеленая мышь, всякий хлам, разное барахло.
Тут же слева на двух крепких подпорках во всю длину растянулось огромное дубовое бревно. Сидя на нем верхом, крохотный подмастерье в лохмотьях тюкал топором, пытаясь вытесать из бревна прямоугольную балку. Худые ручонки едва удерживали тяжелую рукоятку. Чуть дальше возвышалась странная конструкция из белого дуба, внутри которой работал хозяин мастерской; он обивал кожей кромки этой кабинки-ложи, снабженной толстыми ставнями на петлях, поскрипывающих при каждом ударе молотка.
Мужчина колотил, ребенок долбил. На Жакмора никто не обращал внимания; он растерянно постоял в Дверях и наконец решился прервать их занятия.
— Здравствуйте! — громко произнес он.
Хозяин оторвался от своих гвоздей и поднял голову. Показалось уродливое лицо с большим ртом, отвислыми губами и утюгообразным носом; высунулись крепкие жилистые руки, мохнатые толстым рыжим волосом.
— Чего тебе? — спросил он.
— Мне нужны кроватки, — сказал Жакмор. — Для детей, которые родились в доме на скале. Надо сделать две кроватки. Одну двухместную, а другую побольше — одноместную.
— Одну сделаю, — буркнул столяр. — Трехместную, два места по ходу движения.
— А еще одну, побольше… — вставил Жакмор.
— Еще одну побольше… Там видно будет, — решил столяр. — Ручной работы или на станке?
Жакмор посмотрел на щуплого подмастерья, который колошматил словно в забытьи; жалкий механизм, намертво прикованный к рабочему месту.
— Вручную будет дешевле, — пояснил столяр. — Станки — дорогое удовольствие, а этих недоносков — навалом, что десяток, что дюжина.
— Суровое здесь воспитание, — заметил Жакмор.
— Так вручную или на станке? — переспросил столяр.
— На станке, — решился Жакмор.
— Ну, конечно, — проворчал столяр. — А все из вредности, специально, чтобы мои станки износились…
— До завтра, — сказал Жакмор.
Затем, желая польстить хозяину, он сделал вид, что интересуется его работой.
— А это что у вас? — спросил он.
— Амвон, — ответил мужчина. — Для церкви.
Он казался гордым и смущенным одновременно. С каждым словом из хляби рта моросил слюнявый дождик.
— Амвон? — удивился Жакмор.
Он подошел поближе, чтобы получше рассмотреть конструкцию. Это был действительно амвон. Кафедра с крышкой. Престранная модель. Ничего подобного Жакмор раньше не видел.
— Я никогда не был в деревне, — сказал он. — И знаете, в городе их делают несколько иначе. Вот почему мне захотелось взглянуть.
— В городе, — сказал столяр, злобно посмотрев на Жакмора, — и в Бога-то уже не верят.
В этот момент маленький подмастерье выронил топор и рухнул, уткнувшись лицом в дубовое бревно. Внезапная тишина ужаснула Жакмора, он подошел к ребенку. Тем временем мастер отошел в сторону, вновь появился, держа в руках ржавую консервную банку, до краев наполненную водой, и плеснул содержимым в мальчика. Видя, что ребенок не поднимается, он запустил в него банкой. Подмастерье тяжело вздохнул, возмущенный Жакмор подался было вперед, чтобы ему помочь, но маленький грязный кулачок уже вновь поднимался и опускался в прежнем вялом однообразном ритме.
— Как вы жестоки, — сказал мастеру Жакмор. — Это же ребенок! Как вам не стыдно?!
Удар в челюсть чуть не опрокинул его навзничь, два шага назад сохранили зыбкое равновесие. Психиатр осторожно ощупал подбородок — хорошо еще, что борода смягчила удар. Как ни в чем не бывало столяр вновь принялся за работу. В очередной раз опустив молоток, он сделал паузу и небрежно бросил: «Зайди в воскресенье. Красивый получится амвон» — и с гордостью погладил поверхность. Лакированный дуб, казалось, вздрогнул от прикосновения.