Сердце гор (Сборник)
Шрифт:
— И… Илара, — сдавленно сказала она.
Лежащая не пошевелилась. Каренира посмотрела по сторонам и осторожно приблизилась к ней.
— Илара?..
Она перевернула девушку на спину и услышала тихий вздох, почти стон. Разгоряченное лицо девушки дрогнуло, и на мгновение открылись беззащитные, невидящие глаза. Дыхание Карениры участилось. Стиснув зубы, она обернулась и долго смотрела на полосу холмов, из-за которых пришла. Когда она снова посмотрела на лежащую без сознания девушку, та уже нормально дышала.
Каренира встала. Она долго смотрела
27
Байлей проснулся от какого-то странного предчувствия и сразу же сел. Мгновение он смотрел перед собой, пытаясь прийти в себя, потом огляделся по сторонам.
— Кара?
Тишина.
— Каренира?!
Ее рядом не было. Над Дурным Краем вставал туманный рассвет.
Внезапно он понял, что случилось нечто необычное, нечто страшное. Где она, куда пошла? Шернь! Это же Край!..
— Каренира!
Он испугался за нее. Хотя и за себя тоже. Впервые он понял, как одинок и беззащитен человек в Дурном Крае, когда рядом никого нет.
Только эта могила.
Край — хотя и казался тихим и спокойным — был насыщен страхом, который охотнее всего нападает на одиночек.
Он вскочил и схватился за меч. Знакомая форма рукоятки вернула ему спокойствие. Он вытащил клинок из ножен и оперся на него, словно на трость. Гольд когда-то учил его, что так никогда нельзя делать. Меч, воткнутый в землю, был армектанским символом сдачи в плен; в Громбеларде считали, что без необходимости ранить Горы — значит навлекать на себя несчастье…
Всегда.
Он не относился всерьез к тем советам Гольда, а некоторые и вовсе казались ему забавными. Впрочем, сейчас он был не в Горах. А даже если бы и был, то в такой момент наверняка не стал бы соблюдать некие символические ритуалы.
Он посмотрел на восток, туда, где вечером они видели молнии и слышали грохот. Опасность, которая забрала Карениру, пришла оттуда. Наверняка.
Забыв о мешке с провизией, забыв обо всем, он бросился бежать. Когда из-за холмов появился край восходящего солнца, он припустил еще быстрее.
Оказавшись на вершине холмов, он сразу же увидел черное пятно руин, а дальше, еще дальше — море. Он устремился вниз.
Потом с той стороны, куда он стремился, донесся далекий, полный ужаса крик. Он узнал его. Крепче схватив меч и отшвырнув ножны, он понесся быстрее ветра.
Крик Карениры повторился, но на этот раз его заглушили другие голоса, от душераздирающего звука которых дартанца бросило в дрожь.
— Каараа!!
28
Тяжело дыша и обливаясь потом, она со стоном бросила на каменную груду последний обломок стены и бессильно упала на нее. Ее тошнило от ужаса, отвращения к самой себе и усталости. Она чувствовала, как рот наполняет водянистая слюна с характерным вкусом.
Ее вырвало. Она была в ужасе, в смертельном ужасе от того, что совершила. Ей уже приходилось убивать людей. Но никогда… никогда…
После того как она открыла глаза и увидела ее, пригвожденную к земле, — Каренире стало плохо. Потом она хотела бежать куда глаза глядят, но ноги отказались повиноваться. С рыданиями она рухнула на землю, царапая ее ногтями, — но ЭТО уже случилось, и пути назад не было. Она долго плакала, повторяя его имя, потом вернулась. Она оттащила хрупкое тело к стене и, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, завалила его огромной грудой камней. Теперь она лежала на этой страшной могиле, постепенно успокаиваясь.
Она встала и, опустив голову, с трудом повернулась… и ее захлестнула новая волна ужаса.
Перед ней стояли два огромных лохматых пса. Звенели оборванные цепи, а из глубины широких глоток доносилось глухое зловещее рычание.
Он ворвался между ними с яростью и отчаянием. Меч мелькнул, словно молния, обрубив могучую лапу, лязгнул о позвоночник, о череп. Второй чудовищный зверь метнулся к нему, но он успел подставить острие, и пес напоролся на него. Меч пробил горло. Поспешно выбираясь из-под конвульсивно дергающегося тела, он бросился к ней и схватил в объятия.
— Кара! Кара!
Он кричал как безумный, перекрикивая страшную, разрывающую сердце боль. Он не знал, что делать с разорванными ногами и руками девушки, как остановить кровь из прокушенного бока. Он вытащил ее из дыры среди камней, где она пыталась спастись от нападения чудовищ, сквозь слезы не в силах разглядеть ее лица.
— Каринка… Каринка.
Держа ее безвольную голову, он, словно слепой, коснулся пальцами исцарапанной щеки.
— Кара… Ради Шерни… Кара…
Отрывистый, приглушенный стон и хрип были для него самыми прекрасными звуками, которые он когда-либо слышал.
— Кара! Кара, это я! Подожди, слышишь?! Кара! Сейчас, ради Шерни, сейчас, Кара!
Дрожащими руками он срывал доспехи, рвал на длинные неровные полосы рубашку, штаны, все что мог. Он просил подождать, умолял, успокаивал ее и перевязывал раны быстро, нежно и, несмотря на дрожь в руках, так ловко, словно всю жизнь только тем и занимался, что лечил раны.
— Кара…
У него не было даже капли воды. Неподалеку было море — соленое. Вода была там, где он ее оставил, — на месте ночлега. В Добром Круге.
Он встал, молча посмотрел на нее и побежал. Бежал он так быстро, что, когда вернулся и дал ей напиться, сам лишился чувств.
Она так и не решилась рассказать ему правду. Ни тогда, когда в первый раз, придя в себя, она увидела над собой его озабоченное лицо, ни потом, когда в течение долгих недель, проведенных в руинах Бруля, он лечил ее и ухаживал за ней, кормил неизвестно откуда взявшимся мясом и неизвестно как пойманной рыбой. Лишь один раз он заговорил было об Иларе и замолчал. Она хотела, хотела ему все рассказать, но с трудом выдавила самую большую и самую низменную в своей жизни ложь: