Сердце Хаоса
Шрифт:
Вдруг сквозь всю эту какофонию до Конана донесся тонкий девичий голос:
– Если вы будете спокойными и терпеливыми, то хватит всем.
Заинтересовавшись, Конан посмотрел в сторону, откуда доносился голос, но не увидел ничего, кроме толкущихся нищих, стремящихся пробраться к одной цели, прижатой к стене полуразвалившегося дома. Кто или что это было – киммериец не разобрал. Он видел лишь все новых нищих и проституток, толкающихся и пытающихся проложить себе путь вперед, к стене. Неожиданно посреди толпы вдруг выросла девушка, видимо вставшая на скамью.
– Потерпите, – крикнула она. – Я дам вам все, что у меня есть.
В руках она держала объемистую корзину, полную драгоценностей.
Конан покачал головой. Девочка явно была не из портовых кварталов. Ее платье из кремового шелка было богато украшено драгоценными камнями и золотой вышивкой. При этом оно было так скроено, что не выявляло и не подчеркивало ее соблазнительных форм, которые, однако, не ускользнули от внимательного взгляда киммерийца. На ее лице не было ни капли косметики, но она все равно была очень хорошенькой. Волосы цвета воронового крыла спадали до пояса и обрамляли овальное лицо с кожей цвета темной слоновой кости. Карие глаза ярко сверкали на этом тонком лице. Какого черта она здесь делает, удивился Конан.
– Мне! – раздался вопль из толпы.
Другой голос подхватил:
– И мне, и мне!
Девушка продолжала испуганно уговаривать:
– Подождите. Пожалуйста.
– Еще!
– Давай!
Трое мужчин с косичками, завязанными на манер моряков, заинтересовались происходящим и начали прокладывать себе дорогу сквозь толпу.
Нищие попытались было не пропустить их, но пары ударов тяжелых матросских кулаков, оказалось достаточно, чтобы толпа расступилась. И хотя женщины продолжали визжать, а нищие бормотать вполголоса ругательства, ничто уже не мешало матросам добраться до цели.
Конан знал, что ему следовало идти своей дорогой. В конце концов, это не его дело, ему еще надо найти «Синего быка», а тут и без него разберутся… Но почему же, черт возьми, он не двигается с места?
Через мгновение сильные, жилистые руки вырвали у девушки корзину. Она отчаянно вскрикнула, когда ее пальцы безжизненно разжались, но попыталась вновь схватить свою ношу. Корзина, словно мяч, полетела из рук одного моряка к другому. С каждым броском часть ее содержимого высыпалась, и нищие бросались на камни мостовой, ломая и обдирая колени и пальцы, пытаясь схватить упавшие драгоценности. Женщины колотили друг друга и царапали лица соперниц, тоже пытаясь урвать свою долю. При этом их жалкие одежды спадали на землю, но никто вокруг не обращал на это внимания.
Вдруг один из матросов – человек, через переносицу которого шел длинный шрам, оканчивавшийся под повязкой, закрывавшей его правый глаз, – вскочил на скамейку рядом с девушкой и заорал:
– А я вот чего хочу!
С этими словами он сгреб ее в объятия и толкнул в руки своих приятелей.
– Эрлик побери всех этих дур, – пробормотал Конан.
Как охотящийся зверь, проскользнул он сквозь круг дерущихся, ползающих по мостовой нищих и проституток. Одноглазый и его приятели – долговязый кофиец и остроносый иранистанец в красной косынке, завязанной вокруг головы так, что из-под нее торчала только косичка, – все трое были слишком увлечены девушкой, чтобы заметить приближение киммерийца. Девушка визжала и вырывалась, но что могли сделать ее слабые кулачки, наносившие удары по плечам и рукам, выдубленным суровыми ветрами моря Вилайет.
Рука Конана легла на шею кофийца и легко ткнула его лицом в грязную лужу рядом с упавшей корзиной. Нос иранистанца хрустнул под ударом тяжелого кулака, а еще один удар отправил человека со шрамом к приятелям на камни мостовой.
– Найдешь себе другую бабу, – гаркнул Конан, – на твой век тут шлюх хватит.
Девушка уставилась на него, явно сомневаясь в том, что этого парня следует расценивать как спасителя.
Одноглазый вскочил на ноги и сплюнул:
– Я тебе кишки вырву, а что останется – скормлю рыбам! – В его руке блеснул кривой кинжал каваризмийской работы.
Двое других тоже поднялись и выхватили из-за поясов кинжалы. Иранистанец не особо лез вперед, вытирая текущую из носа кровь, ограничился лишь злобными взглядами и ругательствами. Котиец же, напротив, был готов проучить обидчика. Он небрежно перекидывал кинжал из руки в руку, угрожающе ухмыляясь:
– Мы тебя за ноги к рее подвесим, ублюдок. Ты еще вволю поорешь, прежде чем сдохнешь.
Среди уроков, которые жизнь преподала Конану, был и такой: если пришло время драться, то дерись, а не трать его на разговоры. Молниеносным движением киммериец выхватил из кожаных ножен меч, который описал дугу в воздухе и в следующее мгновение уже воткнулся в нижнюю челюсть кофийца. Кинжал выпал из ослабевшей руки и со звоном упал на камни. Тело его обладателя рухнуло сверху.
Оставшиеся двое были не из тех, кто тратит время на причитания по погибшему товарищу. Такие на море не выживают. Не успел долговязый упасть, как оба бросились на молодого киммерийца. Клинок иранистанца скользнул по предплечью Конана, но пинок ногой в живот заставил длинноносого согнуться в три погибели. Одноглазый, пригнувшись, бросился вперед и нанес удар сбоку. Конан успел отпрянуть, но все же почувствовал, как лезвие кинжала прошло сквозь тунику и полоснуло по ребрам.
Мгновение спустя меч киммерийца воткнулся в тело одноглазого в том месте, где шея соединяется с плечом, уйдя при этом на две ладони внутрь. Одноглазый вскрикнул и, подняв руки, попытался помешать клинку противника. Сталь звякнула о сталь, но силы уже покинули моряка. Конан отпихнул ногой труп (потому что упавшее на мостовую тело уже было трупом) и обернулся, чтобы встретить третьего противника.
Иранистанец, хотя и поднялся на ноги, не торопился нападать на Конана. Наоборот, тупо поглядев на трупы друзей, он резко повернулся и бросился бежать по улице с криком: «Убийство! Убийство!», не обращая внимания на то, что сам размахивает окровавленным кинжалом. При этом всех нищих и проституток, замерших на месте во время поединка, как ветром сдуло. Конан поспешил обтереть меч куском туники одноглазого и спрятать клинок в ножны. Мало что могло быть хуже, чем оказаться схваченным городской стражей прямо рядом с телом. Особенно в Туране, где стража имела обыкновение пытать задержанного, пока тот не признается. Схватив девушку за руку, Конан присоединился к общему бегству, волоча ее за собой.
– Ты убил их, – словно не веря своим глазам, произнесла она. – Они, может быть, убежали бы, накричи ты еще раз на них.
– Может быть, лучше было бы вообще не вмешиваться, а оставить тебя им? Эти ребята взнуздали бы тебя и загнали, как почтовую лошадь. Так что молчи и пошевеливай ногами!
Он потащил ее какими-то переулками и узкими проходами, пропахшими мочой и дерьмом, мимо отвратительных кабаков с заблеванными порогами. Оказавшись на достаточном расстоянии от места происшествия, Конан перешел на шаг – бегущая пара была бы слишком приметна, – но не остановился. Ему хотелось быть на более чем достаточном расстоянии от трупов, на которые стражники слетятся как мухи. Киммериец продолжал лавировать между большими телегами, на которых товары из порта перевозились в центр города. Девушка неохотно следовала за ним, и то только потому, что его пальцы, словно стальные браслеты, держали ее тонкое запястье.