Сердце Империи
Шрифт:
Еж зашел в квартиру свободно, не таясь, хотя, несмотря на внешнее спокойствие, внутри было муторно. Не от того, что не мог определиться с выбором. Свой последний шаг, некую точку невозврата он уже прошел, когда впервые позвонил Стрельцову. Скорее из-за ближайших действий, которые необходимо было совершить.
Шеф лежал спокойно, дыша ровно, как спящий младенец. Весь обвешанный проводами, в странном вытянутом шлеме под светом рассветного солнца, он был похож на какого-то странного робота. Неживого, ненастоящего.
Паша включил свет в комнате.
Еж не стал снимать обувь. Он уже нарушил много правил своего хозяина, одним больше, одним меньше. Прошел к установке и нажал кнопку аварийного извлечения. После чего отошел в сторону и стал ждать.
Время тянулось тягуче и медленно, как застывающая сахарная патока. Еж знал — весь процесс занимает семь секунд, но для него они растянулись в минуту. Наконец глаза Геннадьича открылись, он молниеносно обвел взглядом комнату и, увидев стоящего Пашу, коротко бросил.
— Придурок! Я сколько раз говорил, чтобы меня не беспокоили?! Понимаешь, что там сейчас? Не дай Бог с него дебафф слетит, пока я тут. Живым тебя закопаю. Я обратно, не мешай мне…
Он вдруг замер, наткнувшись взглядом на ботинки Паши. В глазах промелькнуло нечто странное, незнакомое чувство Ежу, которое он у шефа раньше не видел. Страх? А может быть что и похуже.
Начальник службы безопасности продолжал молчать, угрюмо глядя на своего хозяина. Геннадьич отвечал тем же, по всей вероятности, прокручивая в голове все возможные варианты нынешнего поведения. И наконец выбрал тот, который считал единственно верным.
— Паша, ты мне мешаешь. Выйди отсюда.
Еж про себя даже улыбнулся и похвалил старика. Молодец. Не стал лебезить или умолять, знает, что показать страх — проиграть заранее. Это как начать бежать от стаи голодных собак. Этим ты только раззадоришь их.
— Не могу, Михаил Геннадьевич. Я больше на вас не работаю.
— И на кого же ты теперь работаешь?
— Ни на кого. Мне разрешили уйти, уехать из страны. Но взамен необходимо выполнить одно условие.
— Паша, — голос старика на секунду сорвался, — после всего, что мы пережили?
— В том-то и дело. Пережили и я хочу жить дальше. А вместе с вами это сделать уже не получится. Вы спеклись, Михаил Геннадьевич. Берегов больше не видите.
— Это ты берегов не видишь, сученыш! — вскочил на ноги старик.
Окутавшие его провода не позволили сделать и шага. Да и это было лишнее. Еж проворно вытащил Стечкина и снял с предохранителя. На Геннадьича это действие возымело нужный эффект. Он присел обратно на ложемент и с обреченностью человека, который все понимает о своей дальнейшей судьбе, произнес.
— Значит так?
— Значит так, — кивнул Еж.
— А помнишь, когда ты только работать у меня начинал… Пиджак хотел от Версаче, блядский такой, серебристый. Триста баксов стоил. Копил, откладывал, а я его тебе просто так подарил.
— Помню. Меня в нем через полгода подстрелили, когда на вас тольяттинские наехали. Так что меня этим дерьмом кормить не надо.
— И как это будет? — спросил Геннадьич.
— Думаю, главной версией станет самоубийство. Вы это давно задумали. Мне выходной дали. Охрану отпустили. Да, да, отпустили. Сегодня должны были дежурить Лысый и Батя. А это мои люди. К тому же все уже видят, что вы сдали. Очень сильно.
— Не боишься, что копать будут под тебя?
— Зачем ментам лишний глухарь. Вы даже не представляете, как много людей от вас устали.
— Я ничего писать не буду, — сжал скулы Геннадьич.
— Вы про предсмертную записку? — усмехнулся Еж. — Так и не надо ничего. Открою ваш сейф, там много чего интересного. Да, да, пароль я знаю. Разбросаю на столе отчеты последних месяцев о доходности, точнее ее отсутствии. Додумать будет несложно.
— Ты все продумал, — с горечью произнес шеф.
— Это вы всегда считали меня тупым исполнительным псом. Я рад, что удивил вас. А теперь, Михаил Геннадьевич, постарайтесь не двигаться.
Еж подошел и приставил пистолет вплотную к виску, чтобы на коже остался след от пороховых газов, и повелительно, твердым уверенным движением вложил Стечкин в руку шефа, не отпуская ее.
— Не дергайтесь только.
— Да давай уже быстрее, — зло огрызнулся старик.
Паша кивнул. Он сам хотел как можно скорее с этим закончить. Выстрел оглушительно бухнул, закладывая уши, а тело Геннадьича обмякло. Паша брезгливо посмотрел на замаранный пол и стены, потом на рану, проверил пульс и только тогда отпустил уже мертвую руку с пистолетом. Никаких фотографий тела Стрельцов не просил. И он, и Еж понимали, если телохранитель облажается, то смертей будет больше, чем одна. Отставной военный обо всем узнает из новостей. Правда, в это время Паши здесь уже не будет.
Он посмотрел на хронометр. Еще три часа до самолета. Паша в последний раз взглянул на Гурьева, некогда всесильного и хищного, не без непонятной внутренней дрожи, которая не могла оставить его даже теперь, когда старик был мертв и вышел из комнаты. Теперь предстояло лишь обставить все именно так, как он и сказал.
Пелена перед глазами постепенно отступила, гул в голове прошел, а резкий запах крови из губы, которую я разбил при последнем падении, улетучился. Первое, что увидел — озабоченный Хло, что отхиливал меня. Ну просто скорая медицинская помощь от фейр — каждому третьему постоянному клиенту клизма в подарок. Неподалеку от него сидела и пристально смотрела на меня Кора. Святые оладушки, все живы.
Так, минуту! Меня не так давно обещали убить. Я заозирался. Мага нигде не было видно.
— Где он?
Хло пожал плечами, не сбиваясь с каста, но чуть помедлив, ответил.
— Когда я пришел, никого не было.
Хм… Это чего должно было случиться, чтобы Гурьев удрал отсюда, роняя тапки? Никак девятибалльное землетрясение в центре Москвы, помноженное на муссонные дожди. Я аккуратно, чтобы ненароком снова не упасть, поднялся на ноги. Хло снял основные дебаффы, рука слушалась, голова думала. Осталось немножко подровнять хиты по здоровью и можно делать вид, что ничего не было.