Сердце меча
Шрифт:
Но чуда не происходило. Приступы кашля у Дика учащались и удлинялись, и сам кашель сделался сухим. Лицо истончилось, глаза ввалились, а губы посерели — но скулы были тронуты красным. В бреду капитан почти не говорил, только шевелил губами — пропал голос. Рэй знал, что это признак близкого конца. Самое большее, на что можно рассчитывать — двое суток.
Что-то теплое и мохнатое подвернулось ему под локоть. Морлок оглянулся и увидел давешнего лемура.
— Хито-сама плохо совсем, — сказал лемур. — Он три смены воду не пускал, и голоса нет уже — куда это годится?
Рэй сжал кулак. Не мочиться целые сутки — плохо даже для морлока, это значит, что жар уже опасен для жизни. Случись такое с Рэем — он бы «замедлился», как его учили, остыл весь и впал в спячку, надеясь протянуть подольше до подхода медицинской помощи. А сэнтио-сама был человеком и не умел замедляться. Лемуры обтирали его влажными тряпочками, чтобы унять жар. Они все время толклись возле него, что безумно раздражало Рэя — и ладно бы только помогали, так нет: двое-трое постоянно искали у него в волосах, пытались зализывать его раны, как будто он из их мартышечьей породы, повторяли обрывки фраз, которые он бросал в бреду, сами чирикали между собой о чем-то…
— Хито-сама настоящие лекарства нужны. Отнесем его к тэка, — продолжал лемур. Остальные мусорщики подхватили последние слова своего старшины и начали повторять их на все лады — они часто так делали, если нечего было говорить — просто перебрасывались одним и тем же словом или напевали дурацкие песенки, будто минуты не могли высидеть, закрыв рты.
— Нельзя, — прошептал Рэй. — Нельзя! Тэка скажут людям, люди убьют его!
— Он все равно умрет, слабый такой, — лемур покачал головенкой. — Жалко его так. Морлоки плохие, злые. Любят бить, убивать…
Снова эхо писклявых голосочков принялось перепевать последние слова старшины. Рэй зарычал, ударил в пол хвостом — лемуры скукожились, ссунулись назад, умолкли. Только старшина остался возле Рэя, хотя и втянул голову в плечи, и от страха зажмурил глаза, а шерсть по всему его щуплому тельцу пошла дыбом — но все же он остался, не убежал. Рэй почувствовал к нему какое-то тепло: значит, на свой лемурский лад он был отважен.
— Слушай, — Рэй легонько встряхнул его за плечи, заставив открыть один глаз. — Ты… как тебя кличут?
Лемур открыл оба глаза, подозрительно нахмурил седые бровки.
— Я — Рэй, — морлок постучал себя пальцем по груди. — Порше Раэмон. А ты?
— Мару, — несмело ответил лемур. — «Шарик». Морлок сказал, убьет Мару. Мару в гнезде самый старый. Скоро уходить в землю. Мару не боится. Пускай. Человека жалко. Плохо смотреть, как болеет. Мару пойдет к тэка. Морлоку не жалко — пусть умирает человек, пусть умирает Мару…
— Мару, разве это имя? — поморщился Рэй. — Шарик… Это не имя, это вещь. У меня настоящее имя есть, Раэмон. И я — человек. Уже не морлок. Хито-сама — друг мне, понимаешь? Большой друг. Он умирает — я умираю тоже. Он будет жить — тебе имя даст. Настоящее имя. Он может, правда. И ты не уйдешь в землю. Уйдешь к звездам.
Лемур поморгал.
— Он колдун?
— Большой колдун. Но ты же видишь, он себя не помнит! — Рэй выпустил мусорщика.
— Тэка умные, — сказал лемур, почесавшись. — Они помогут. Отнесем его к тэка.
— Тэка во всем слушаются господ, — покачал головой Рэй. — а господа не любят такого колдовства, когда мы уходим к звездам и становимся там людьми. Они убивают за такое.
— Тэка тоже не хотят в землю. Они не скажут господам.
Рэй глухо застонал. Он сам прекрасно помнил, как ненароком выдавал армейским этологам свои морлочьи тайны — не все, многие он умел хранить, но они хитро расспрашивали, а тэка еще хуже умели врать, чем морлоки. Они и не хотят, да разболтают. Здесь было безопаснее, сюда люди почти не спускались, и лемуры пользовались большой свободой, потому что из-за своей тупости никак не могли ею злоупотребить.
— Нет, не так надо, — сказал он. — Мару пойдет к тэка, как ходит за лекарствами. Попросит у медтеха антибиотик. Скажет — в гнезде воспаление легких. А у кого — не скажет.
— Медтех тогда сам придет.
Рэй засопел, ища выход из положения. Он был убежден, что просить помощи у тэка — это верная смерть для обоих. Тэка были лояльны даже против своей воли. Но оставить капитана здесь — тоже верная смерть.
— Ладно, — сказал Рэй. — Мару меня отведет к тэка, сам идти не будет. Я принесу лекарство.
— Морлоку никто не даст, — боязливо покачал головой лемур.
— Морлок сам возьмет.
Лемур снова помотал головой и зачирикал что-то так быстро, что даже Рэй с трудом разбирал слова. В общем, понял Рэй, лемур был категорически против воровства и боялся, как бы Рэй там кого не обидел. Морлок стиснул зубы и подумал еще немного, потом сказал:
— Ладно. Отнесем его.
Он завернул Дика в тряпки — думал, что из-за своих ран будет нести его с трудом, но болезнь словно выпила из юноши все соки — он был легким, как высушенное дерево.
От гнезда несколько дорог были помечены светящимися маркерами — старые лемуры по ним ориентировали молодых, куда идти на какую работу, куда — помыться, куда — в туалет, а куда — к тэка, за медицинской помощью, едой, инструментами взамен сломанных или потерянных подрастающей сменой. Сейчас по этим маркерам Мару ориентировал Рэя, временами забывая, что перед ним морлок, а не маленький лемур-несмышленыш. Но, оглядываясь, он спохватывался и видно было, как его разрывает между двумя желаниями — выполнить обещание или рвануть от Рэя что есть духу, пользуясь тем, что раненый морлок в тесном коридоре не сможет равняться прытью с лемуром.
Потом впереди показались огни — и через короткое время они вошли в освещенный коридор. Здесь была уже рабочая зона, здесь тэка обслуживали водопровод, кабели, воздушные фильтры. И сейчас, напевая рабочую песенку, к ним приближался один из этой расы — одетый в темно-синюю куртку и такого же цвета бесформенные штаны, с ящиком инструментов через плечо и сканером в руках — видно, какой-то узел дал слабину.
Увидев странную пару — морлока и лемура — тэка остолбенел. Рэй, в свою очередь, остолбенел, узнав его.