Сердце мексиканца
Шрифт:
Они потом еще долго клялись, что в последний.
По мнению Али, каналы в Венеции были вонючими, очереди длинными, еда невкусной, мосты скучными, номер в отеле холодным, кораблики вместо автобусов – идиотскими, язык непонятным, а уж посиделки с рюмкой лимончелло по вечерам и вовсе не шли ни в какое сравнение с лагерными дискотеками!
К концу недели мама шипела, как надувной матрас с дырочкой в боку, а папа утешал ее тем, что лет через пять Аля оценит и поймет. И вот тогда-то… Тогда-то, говорил папа, и глаза его мстительно сверкали, мы уедем в тур по городам Европы: Рим, Париж, Барселона, Прага, Будапешт, Таллинн… а ее отправим в лагерь,
Папа, конечно, рисковал: в пятнадцать Аля запросто могла влюбиться и действительно предпочесть какого-нибудь прыщавого сверстника прогулкам по Монмартру и тем самым разбить родителям сердце еще раз.
Но она поумнела гораздо быстрее, этим же летом, приехав в свой обожаемый лагерь на третью смену. Все, абсолютно все, включая старшие отряды, приходили к ней после завтрака и перед ужином, только чтобы послушать еще историй про то, как разбегается и взлетает самолет, и в животе что-то проваливается и ухает, про то, как катаются на карусельке в аэропорту чемоданы, ожидая, пока их разберут, как черноглазые таксисты громко, долго и витиевато ругаются на своих коллег, как гулко бьются зеленые волны о темные камни причалов, про полосатые кофты гондольеров и их песни, про мужчин в смокингах и дам в длинных вечерних платьях, ожидающих катера на причалах у казино, про сонную одурь кладбища Сан-Микеле, где есть специальная часть, где похоронены только русские, и про зловещие маски чумных докторов в запыленных витринах крошечных лавочек.
Стремительная ее популярность укрепила Алю в уверенности, что путешествия – самая высшая жизненная ценность. Перед ней меркли и блестящие платья, привезенные подружками для дискотек, и ворох шоколадок в гостинцах от родителей, и настоящие роликовые коньки у парня из второго отряда, и даже уже отросшие сиськи у девчонок из первого. Ничего, вообще ничего так и не смогло перекрыть по крутизне эту ее поездку в Венецию в глазах солагерников. Даже слухи о том, что старшего вожатого застукали с одной из тех девчонок с уже отросшими сиськами, и были они оба голыми, отвлекли от Али внимание всего на полдня. Эка невидаль – секс! Он будет у всех. А Венеция…
Лагерь был от папиного металлургического завода и большинство детей туда отправляли, потому что со всеми субсидиями и гуманитарной помощью он стоил дешевле, чем кормить ребенка этот месяц дома. Дети там никогда даже не видели вблизи самолет – увидеть Венецию им не грозило примерно никогда.
Родители все-таки обиделись и потом брали ее с собой намного реже, чем могли бы, но Аля все равно увидела почти всю Европу и влюбилась в нее. В нее, и в сухой воздух салонов самолетов, безвкусную на высоте еду и тот момент, когда выходишь в новом городе и делаешь первый вдох, сразу понимая по привкусу воздуха, сойдетесь ли вы характерами с этим местом.
Повзрослев и начав жить самостоятельно, она распределяла бюджет так: необходимый минимум на еду и коммунальные платежи, остальное на путешествия. Без родительской поддержки долгое время эти путешествия были в основном в пляжную Турцию и трехзведочный Египет, но без хотя бы такого глотка воздуха чужих стран Аля жить уже не могла.
Аля могла провести месяц в Европе с одним лишь городским рюкзаком. Она умела выбирать только самые необходимые вещи, упаковывать их так, чтобы они занимали как можно меньше места, и в принципе была способна обходиться минимумом: сменой белья и запасными джинсами.
Зато уж если она брала с собой свой огромный розовый чемодан, половину его объема занимали предметы роскоши, позволяющие чувствовать себя как дома в любой стране мира.
Обязательно – любимая подушка в шелковой наволочке, чтобы не путались волосы и не ломались кудри. Два халата – один потеплее и красивый, чтобы быстро накинуть при необходимости, а не втискиваться в джинсы, если постучали в дверь. Другой с открытой шеей, чтобы не испачкать, когда наносишь маски и кремы. Мощный фен – гостиничные вечно еле дуют. Елочная гирлянда на батарейках – удобно использовать как ночник, а на сдачу создает неповторимое ощущение уюта. Маленький утюг, складная вешалка, домашняя чашка, нож и вилка и еще десяток мелочей, которые просто кочевали из чемодана в чемодан в специальной сумочке для путешествий.
Все это превращало чужие дома и номера отелей в уютную привычную норку, куда можно вернуться после прогулки и отдохнуть, не раздражаясь от неприятных мелочей.
Однажды она даже возила с собой кофеварку.
В этот раз для нее не хватило места, и Аля ужасно об этом жалела.
Проснулась она в полдень, выползать из дома в адскую жару сил не было, а кофе хотелось. Ей нужна была ясная голова, чтобы подумать о будущем.
Непонятно было, что делать дальше.
Она разумная взрослая женщина. У нее карьера, большая квартира в центре, свой парикмахер, косметолог, психотерапевт. Она дает экспертные интервью по своим рабочим темам. Она знает, кому позвонить, если хочется выпить, поговорить, секса, нужна юридическая поддержка или надежный водитель. Ее жизнь – идеальное воплощение жизни успешной москвички тридцати лет.
Почему вдруг мексиканский мальчишка с охрененным членом и жестоким лицом так легко, походя, даже не замечая этого, разрушает всю ее уверенность в себе? Развеивает ее образ себя как человека, знающего, чего хочет? Давно, казалось бы, находящегося в гармонии со своим разумом и чувствами?
С тех пор как он впервые посмотрел на нее своим наглым темным взглядом, она не могла следовать ни одному принятому решению.
Ни сопротивляться, когда он делает с ней то, на что она не давала разрешения.
Ни настоять на предохранении несколько более надежном, чем вовремя вынуть.
Ни даже вызнать, как же, черт возьми, зовут ее случайного любовника!
То, что подсказывали логика, опыт и здравый смысл, моментально растворялось в остро-сладком тумане, стоило этому мальчику прикоснуться к ней.
Сладком – потому что такого секса у нее не было до сих пор ни с кем, а таких оргазмов – даже с самыми современными игрушками.
Остром – потому что ни о каком согласии, уважении или обсуждении «на берегу», к которым она давно привыкла в своей отлаженной жизни среди просвещенных людей, и речи не шло.
Все было так, словно не существовало последних ста лет и завоеванных женских прав, самостоятельности, самодостаточности. Мужчина просто приходил и брал ее, как ему было удобно и приятно. Ей удовольствие доставалось только потому, что ему это по какой-то причине нравилось.
Это было очень, очень странно.
Где бы Аля ни бывала, везде жили плюс-минус одинаково. Смотрели всей планетой одни и те же фильмы, читали одни и те же книги и брали пример с одних и тех же знаменитостей. Глобализация давно перемолола все уникальные культуры, оставив их в виде аттракционов для туристов, не больше.