Сердце Мириаля
Шрифт:
С приближением осени вольные торговцы вновь направлялись в Тиаронд, на сей раз восточным трактом, по пути принимая участие в сборе урожая яблок. В северные горы везли они иной груз: оливковое масло, вино, специи, жемчуг и тому подобные товары с юга, дорогие и не слишком обременительные. Были в фургонах и фрукты, свежий сидр и руно неприхотливых овечек, которые пасутся на угрюмых болотистых пустошах, окаймляющих горный хребет с северо-востока.
По большей части жизнь вольных торговцев была приятна и щедра на развлечения. В пути своем они на каждой остановке встречали старых и новых друзей. Не обходилось, конечно, и без трудностей. Кое-где в глухих местах водились разбойники, да и непогода могла не только испортить
— Подержи-ка лошадей, лапушка, — сказала Канелла, вручая вожжи своей крохотной дочке. Аннас сразу же выпрямилась на сиденье фургона, крепко зажав в потных кулачках грубые ременные вожжи. Глаза ее, темные, как у отца, засияли от гордости, но круглое личико, обрамленное темными прямыми волосами, оставалось не по-детски серьезно.
Канелла спрятала улыбку. Рослые кони, каждый из которых мог бы, фыркнув, сбить девочку с ног, отнюдь не нуждались в том, чтобы их держали — они были приучены повиноваться словам. Впрочем, маленьким девочкам полезно поручать важные дела, а для Аннас очень много значило то, что мать доверяет ей бесценных коней. Хотя девочке едва сравнялось пять, она весьма серьезно относилась к своим обязанностям.
С невозмутимым видом поблагодарив дочь, Канелла спустилась с козел фургона и, шлепая по жидкой грязи, подошла к своему спутнику. Ее подстриженные до плеч, медово-золотистые волосы сейчас кое-где потемнели от влаги — ветер дул так сильно, что и капюшон не всегда спасал от дождя. Сощурившись, она долго разглядывала тонущую в дожде и тумане тропу, затем обеспокоено поглядела на небо.
— Ну, что ты решишь? — обратилась она к Тормону. — Часа через два, того и гляди, совсем стемнеет. Хочешь заночевать здесь и утром попытать счастья, или же рискнем и двинемся дальше? За ночь-то дорога может стать еще хуже.
Канелла была годами вдвое младше вольного торговца и макушкой едва доставала ему до подбородка. Тормон обнял подругу за плечи, и она, подняв голову, заглянула ему в глаза.
Ее веснушчатое, с острым подбородком личико посерьезнело, золотисто-карие глаза потемнели от тревоги.
Оттого что Канелла была так по-детски миниатюрна, Тормон вечно мучился бессмысленным желанием лелеять и защищать ее — бессмысленным потому, что хрупкая с виду женщина обладала стальными мускулами и непревзойденной выносливостью, а ее ум, вопреки хорошенькому лукавому личику, был не по годам острым и проницательным. Тормон и Канелла были идеальными напарниками, привыкшими уважать и в полной мере использовать качества друг друга. Торговая сметка и дорожный опыт Тормона, отточенные почти сорока годами скитаний, отлично дополнялись умом и прозорливостью Канеллы — и это уж не говоря о ее особом умении обращаться с лошадьми.
Сейчас Тормон крепко обнял подругу, теснее прижал к себе.
— Собственно, я о том же собирался спросить тебя. Стоит ли нам вообще рисковать? Как полагаешь, кони смогут пройти по этой тропе? Фургон мы так и так бросить не можем, но я бы не хотел рисковать твоими детками.
Обернувшись, Канелла окинула задумчивым взглядом «деток» — пару крупных и мускулистых вороных, каждый высотой больше восемнадцати пядей в холке. Отец Канеллы славился тем, что разводил «лунных сефрийцев», называвшихся так из-за серебристого отлива гладкой вороной шкуры. В приданое он дал дочери жеребца Руску и мерина Аврио, а также вороную кобылицу, которая сейчас носила жеребенка Руски и дожидалась хозяев дома, на ферме.
— Ну, не знаю… — с сомнением проговорила Канелла. — Дорогу они скорее всего выдержат, но если один из них упадет — в такую непогоду нам ни за что не поднять его на ноги.
— Я бы мог пройти пешком до первого поворота и проверить, какова там дорога, — предложил Тормон.
Канелла покачала головой:
— Ручей такой бурный, что назад, против течения тебе никак не пройти. Погоди-ка…
Она сосредоточенно насупилась. Тормону была хорошо знакома эта гримаса — Канелла размышляла над сложной задачей, перебирая в уме все возможные решения. Чуть заметно улыбнувшись, он ждал результата.
— Нашла! — Лицо Канеллы прояснилось. — Возьми с собой Эсмеральду. Она крепко держится на ногах, и сил у нее достанет, чтобы втащить тебя вверх по склону.
Тормон, как ни был озабочен, от души рассмеялся:
— Опять нас выручает эта малявка!
Канелла с притворной злостью ткнула его кулачком в плечо:
— Не смей называть Эсмеральду малявкой! Пусть она невелика, зато честно отрабатывает свое пропитание.
Она скрылась за фургоном и через минуту появилась, ведя в поводу низкорослую, промокшую до костей и не слишком довольную жизнью ослицу — бурую с белыми пятнами.
При всем своем небольшом росте Эсмеральда была настоящей труженицей. Летом торговцы, навьючив на нее товар, брали ее с собой на вылазки в самые труднодоступные места южных гор, куда не мог проехать фургон. На привалах Эсмеральда таскала на себе дрова и воду, а в конце ежегодного путешествия, когда фургон ломился от товаров, ослицу запрягали в легкую двухколесную повозку, чтобы хоть немного облегчить ношу коней на нелегком и долгом подъеме в горы.
Эсмеральда была для вольных торговцев почти что членом семьи. Тормон и Канелла отыскали ее во время первого своего совместного путешествия, когда только-только решили соединить свои судьбы. Во время летнего путешествия они наткнулись на крестьянина, жестоко избивавшего изнуренную ослицу, которая и так едва не падала под тяжестью непосильного груза. При виде этого с губ Канеллы сорвалось крепкое словцо, изрядно удивившее Тормона. С яростным воплем она спрыгнула с козел фургона, вырвала у потрясенного мучителя палку и с ее помощью принялась втолковывать ему, как нехорошо он поступает. В гневе Канелла забыла о том, как она мала ростом, и дело могло обернуться совсем худо, если бы Тормон, тоже обозленный жестокостью крестьянина, не поспешил ей на помощь. Негодяй удрал прочь, ругаясь на бегу, а Канелла опустилась на колени рядом с избитой ослицей. Гневные и горестные слезы текли по лицу женщины — жизнь бедняжки уже ничто не могло спасти. И лишь когда Канелла выпрямилась, она обнаружила, что за бездыханным материнским телом прячется перепуганный до полусмерти осленок.
Жалкая худышка, «шкурка да кости», как отозвался о ней Тормон, осталась под опекой Канеллы, и вольный торговец с изумлением и растущим уважением наблюдал, как его подруга раскрывается перед ним с совершенно неожиданной стороны. Она нянчилась с малышкой день и ночь, не желая отступать, хотя жизнь в тощем тельце осленка едва теплилась; и наконец (как рассказывал позднее Тормон) маленькая Эсмеральда признала свое поражение и решила, что, пожалуй, еще поживет на белом свете. С тех пор она вовсю наслаждалась жизнью и держалась так, словно в этом сборище людей и коней она — самая главная.
Сейчас Канелла отпрягла повозку, но снимать с Эсмеральды упряжь не стала. Тормон достал из фургона кусок веревки, обвязал один конец вокруг своей талии, а другой крепко-накрепко привязал к прочным ремням упряжи. В груди у него ныло от недоброго предчувствия. Добром это, быть может, и не кончится — но что же еще делать-то?
Гладкий высокий лоб Канеллы прорезала обеспокоенная морщинка.
— Будь осторожен, — сказала она Тормону. — Если увидишь, что дорога совсем непроходима, не рискуй понапрасну. В крайнем случае повернем назад и зазимуем в Бризеле. Я скорее соглашусь лишиться прибыли за весь год, чем поставить на кон ваши жизни.