Сердце Мириаля
Шрифт:
— Почем я знала, что это ее лучшие горшки и кастрюли? — бормотала Марута, прокрадываясь в сияющее чистотой логово врагини. — А то, что она обозвала мою бабушку старой ведьмой, — навет и ложь! И вовсе я не провоняла ее драгоценную кухню на целый месяц! Денек-другой попахло — и все тут, а старая дуреха не имела права устраивать такой тарарам…
Когда Марута вошла в кухню, ей почудился чей-то упорный взгляд — даже по спине побежали мурашки. Впрочем, когда она оглянулась, то увидела лишь кухаркиного старого кота — любимец драконихи глазел на Маруту с коврика перед очагом, где, бывало, вылеживался целыми днями.
— А ты, вонючий блохастик, не суй свой нос в чужие
С котом она была на ножах точно так же, как с его хозяйкой, — после того как в постели Серимы обнаружили дохлую мышь.
Бесшумно, крадучись экономка вытащила из-под стола табурет и унесла его в кладовую. Неловко вскарабкавшись на табурет, она принялась шарить на самых верхних полках, за горшочками с маринадом и засахаренными фруктами, которые сохранились еще с более изобильных времен и сейчас расходовались весьма бережно. Когда пальцы Маруты сомкнулись на узком горлышке бутыли, старая экономка удовлетворенно вздохнула. Вот оно! Тайный запас бренди, которое кухарка подливала в соусы и пудинги, а также, как подозревала Марута, в горячее питье перед сном. Крепко сжав в руке добычу, старуха осторожненько спустилась на пол. И на что только приходится нынче идти почтенной женщине, чтобы выпить стаканчик! Серима уже приметила, что содержимое бутылок в верхних комнатах постоянно сокращается. За этим последовали весьма неприятные (для Маруты) допросы, и в конце концов была с позором уволена горничная. С тех пор экономка стала весьма осторожна — и крайне трезва, — но сегодня, Мириаль свидетель, ей просто необходимо выпить!
Усевшись за кухонным столом с бутылкой и стаканом, Марута трясущимися руками плеснула себе щедрую порцию бренди. Ей до сих пор не верилось, что Серима подняла на нее руку.
— Неблагодарная соплячка! — гневно проворчала Марута, подкрепляясь солидным глотком неразбавленного бренди. — Я же только о ней и заботилась — да и кому еще-то? Этой девчонке Мириаль дал разума меньше, чем воробью! А все треклятый проныра Пресвел — это он на меня наушничает, уж я-то знаю! С тех пор как он появился в доме, все пошло наперекосяк… и, бьюсь об заклад, он в заговоре со старой драконихой, кухаркой! Подумать только — грозит высечь меня перед всей челядью! Вот она, благодарность за все годы моей верной и бескорыстной службы…
От жалости к себе Марута, подогретая бренди, даже прослезилась. Ей бы сейчас бросить все да уйти восвояси — то-то все они поплясали бы!.. Да только куда она пойдет? Вся ее жизнь связана с этим домом, с этим семейством. Она приглядывала за соплячкой Серимой еще с тех пор, как та писалась в пеленки! Без нее эта глупышка пропадет…
Странное дело, но Маруте по-прежнему казалось, что кто-то на нее смотрит. Опять кот, подумала она, оглянувшись, — но тут же вспомнила, что блохастик выбрался в приоткрытое кухонное окно и шумно шлепнулся на заснеженный двор. Может, это сквозняк виноват? Только сейчас экономка заметила, что дверь угольного погреба чуть-чуть приоткрыта, но она скорее сдохнет, чем пойдет ее закрывать. Пожав плечами, Марута налила себе еще бренди. Захмелев, она расхрабрилась. Если кухарке или Серимее что-то не понравится, пускай себе поцелуют в зад первого попавшегося осла!
Ивар выглянул в узкую щель приоткрытой двери погреба. У, проклятая карга! Неужели она всю ночь проторчит в кухне? Он рассчитывал на то, что к этому времени дом уже совершенно опустеет. Сейчас в нем, верно, и осталась-то одна эта старуха — не считая, конечно, самой суки. Она-то выйдет из дому через парадную дверь, и Ивар непременно услышит ее шаги в пустом и гулком вестибюле.
Он уже всерьез забеспокоился. Время не ждет. И так ему пришлось долго ждать, пока не покинут дом разряженные по-праздничному кухарка и горничные. Потом какой-то слуга спускался в кухню за плетью — однако сверху не донеслось больше никаких звуков. Если кого-то сегодня и собирались высечь — сука, видно, передумала. Что ж, после нынешней ночи она больше никому не причинит вреда.
Ивар снова поглядел на старуху. Свет из-за приоткрытой двери погреба серебристо сверкнул на наточенном лезвии стального ножа.
— Нет, красавчик мой, — беззвучно выдохнул Ивар, лаская пальцами гладкую костяную рукоять, — она тебя не получит.
Ножи — только для Серимы. Он не желал пятнать их ничьей иной кровью — однако надо же что-то предпринять.
Карга присосалась ко второму стакану бренди. Ивар больше не мог ждать. Приняв решение, он повернулся и бесшумно сошел по лестнице в погреб, где при тусклом свете сумерек, лившемся из-за решетки, выбрал в груде дров славную крепкую дубинку. Торопливо поднявшись по узким крутым ступеням, он шире отворил дверь и проскользнул в кухню.
Старуха все бормотала что-то и всхлипывала, клюя носом над стаканом с бренди. В два шага Ивар оказался рядом с ней. Он занес руку — и вдруг заколебался. Рука, сжимавшая дубинку, задрожала. Что же это он творит? Что на него нашло, покушаться на жизнь дряхлой безобидной старушонки? Он всегда был честным человеком. Он пришел сюда только для того, чтобы отомстить суке. После того, что ее прислужники сотворили с Фелиссой, ей любого наказания мало.
Старуха вдруг оглянулась — и уставилась на Ивара, близоруко щуря покрасневшие глаза.
— Ты кто такой? — прошипела она и набрала в грудь воздуха, чтобы заорать во всю силу легких.
Ивара охватила паника. Рука его сама собой дернулась — и увесистая дубинка обрушилась на голову старухи. Та скрючилась, обмякла и сползла с табурета на пол. Рука ее вначале бессильно цеплялась за край стола, затем соскользнула и мягко, безжизненно шлепнулась на пол. Из-под старушечьей головы, точно обвиняющий перст, выползла длинная струйка темной крови — и, влажно блестя, потянулась по каменному полу.
Ивар подавил чувство вины и ненужную жалость, которая могла бы сбить его с намеченного пути. Она служила суке, твердо сказал он себе. И получила плату за свою службу. Ивар поглядел на дубинку — конец ее был темным от липкой крови, и к нему прилипла прядь седых волос, но дерево, похоже, не треснуло. Он решил, что возьмет дубинку с собой — на случай, если натолкнется на кого-нибудь еще. В конце концов, он ведь не видел и не слышал, как ушел давешний слуга.
В другой руке Ивара все так же блистал девственной чистотой мясницкий нож, жаждущий крови суки.
— Теперь уже скоро, красавчик, — прошептал Ивар. — Уже скоро.
Отвернувшись от скрюченного на полу тела, он покинул кухню и по лестнице пошел наверх.
Серима отлично понимала, что тянет время, и презирала себя за эту слабость. Ей давно уже следовало быть на пути к Храму. Для нее, разумеется, расчистили бы дорогу в толпе черни — меньшего она и не ждала, — но кто знает, сколько времени это займет? Серима знала: если она пропустит Великое Жертвоприношение, то наживет себе сразу двоих врагов — лорда Бленда и нового иерарха Гиларру. Оба они решат, что она осуждает смещение Заваля. Вот только… как она сможет теперь глядеть в глаза Блейду, зная, что он обвел ее вокруг пальца?