Сердце Мириаля
Шрифт:
Как всегда, когда Сериму охватывало смятение, сейчас она бездумно подошла к окну и взглянула на пелену туч, нависших над Эспланадой. Площадь уже перечеркнули длинные предвечерние тени. Ей и вправду пора идти. Что это творится с ней в последние дни? Если и впрямь такую неразбериху в ее жизнь приносят мужчины, как охотно она бы отправила в ад все их проклятое племя!.. Боже милосердный! Что бы это могло быть?
Погруженная в свои мысли, Серима праздно скользила взглядом по чернеющему зеву туннеля, который вел в Священные Пределы, по высоким каменным стенам, отделявшим Священный Город от собственно Тиаронда — и выше, выше. Тучи, которые, хвала Мириалю, поредели, когда на краткий и благословенный
Все произошло внезапно. Грубая рука, пахнущая потом и кровью, протянулась из-за спины Серимы и накрепко зажала ей нос и рот. Острый локоть вдавился в ребра, отнимая и без того скудные остатки дыхания. Серима билась, извивалась, задыхаясь и беззвучно вопя от ужаса, но ее оттащили от окна и грубо швырнули на пол. Смертельная хватка неведомых рук ослабла, и Серима с жадностью глотнула воздуха, приподнялась на четвереньки, но тут же рухнула, почти ослепнув от резкой боли, когда невидимый враг ударил ее ногой в бок. Со стоном она сжалась было в комок, чтобы спастись от новых ударов, но сильные руки сгребли ее и швырнули на пол. Она упала навзничь, и нападавший тотчас уселся на нее сверху, всей своей тяжестью придавив ее к полу.
Серима увидела над собой лицо молодого мужчины, уже огрубевшее от раннего и тяжкого труда, распухшее от совсем недавних побоев. Неброская одежда ремесленника была испачкана грязью и кровью — и самое жуткое, что поверх засохших потеков на жилете и рукаве грубой шерстяной рубахи влажно блестели свежие кровяные пятна. Глаза мужчины, холодные и безжалостные, как у змеи, горели лютой ненавистью. Все это Серима увидела мельком — взгляд ее был прикован к широкому лезвию огромного ножа, сверкавшего в руке незнакомца. Не в силах оторвать глаз от этого страшного зрелища, Серима слишком поздно заметила, что напавший занес свободную руку для удара. Где-то на краю зрения мелькнул сжатый кулак — и мир погас, рассыпавшись искрами жгучей боли. Последнее, что видела Серима перед тем, как на нее обрушилась тьма, был безжалостный блеск ножа.
Приходя в себя, она, словно сквозь туман, услышала треск рвущейся ткани. С усилием она разлепила слезящиеся глаза — и увидела, что напавший подносит к ее рту скомканную черную тряпку. Грязные пальцы грубо раздвинули ее губы, чтобы пошире раскрыть рот, и Серима со всей силы впилась в них зубами. Взвыв от боли, мужчина отдернул руку, и рот Серимы наполнился тошнотворной теплой жижей — чужой кровью. Она успела крикнуть лишь единожды — до того, как на нее обрушился новый удар. На сей раз ее рот наполнился уже собственной кровью, в челюсти что-то хрустнуло. Когда в рот ей запихивали кляп, она почувствовала, что один зуб у нее выбит. Только бы кто-нибудь прибежал на ее крик! Пресвел? Ради бога, Пресвел, только бы ты услышал… Тут Серима вспомнила блеск свежей крови на жилете врага — и похолодела. Неужели это кровь ее помощника? Неужели Пресвел уже мертв? Мужчина словно прочел ее мысли.
— А вот это была ошибка, — процедил он, засунув кляп ей в рот. — Этим глупым криком ты себе только больше навредила. Никто тебе не поможет. Прежде чем прийти сюда, я проверил все комнаты наверху. Твоего слуги там не было. Ушел. Повезло ему, а?
Серима бросилась на него, отчаянно молотя кулаками, — и застыла, когда ее горла коснулась ледяная сталь возникшего словно ниоткуда ножа.
— Вторая ошибка, — сообщил как ни в чем не бывало чужак, — ну да я тебя не виню. Я ведь нарочно не стал тебя связывать. Я хочу, чтобы ты сопротивлялась, как сопротивлялась моя жена, и вырывалась, как вырывалась она, и тогда я усмирю тебя побоями, как усмирили ее, когда в наш дом явились твои наемники. — Он пожал плечами. — Мне придется, правда, обойтись без твоих криков, ну да ничего не поделаешь.
Он уселся на корточки, все так же держа нож у горла Серимы, и смотрел на нее так, словно она была тараканом, которого он вот-вот раздавит сапогом.
— Давай-ка, леди Серима, я расскажу тебе, что случилось вчера с моей женой, когда твои прихлебатели явились вышвырнуть нас из собственного дома. Я хочу, чтобы ты знала все подробности — потому что тогда ты поймешь, что я собираюсь сделать с тобой. Ты будешь чувствовать все, что чувствовала она, — и даже больше. Дай-ка я покажу тебе, как они ее били… — И с этими словами он ладонью наотмашь хлестнул Сериму по лицу — раз, другой, третий.
Когда звон в ушах затих, Серима вновь услышала его голос:
— Они разрезали ее одежду ножом… — Лезвие скользнуло от ее горла ниже и легко вспороло ткань корсажа, леденя прикосновением кожу. — На твоем месте я бы не дергался, — предостерег мучитель. — Фелисса лежала смирно. Она боялась, что нож зацепит ее, — и ты тоже бойся. Как понимаешь, — продолжал он будничным тоном, кромсая платье Серимы, — потом ее изнасиловали. Правда, их было двое, а я один, так что мне придется поднапрячься, чтобы выровнять счет.
— А она не станет тебя искать? — спросила Рохалла. Она слишком многим была обязана Пресвелу и не хотела показаться неблагодарной, но ее жизнь сегодня слишком резко переменилась. Похоронив свою последнюю сестру, она совсем выбилась из сил, и сейчас ей отчаянно хотелось побыть одной, в этой тихой и чистой комнатке, которая, быть может, станет ее новым домом.
А Пресвел все медлил, не желая уходить.
— Нет, я запер за собой чердачную дверь. К тому же она наверняка решит, что я уже ушел, — и, собственно говоря, мне давно следовало это сделать. Скоро и сама леди Серима уйдет, и весь дом будет в твоем распоряжении. Тогда ты и сможешь наконец отдохнуть.
Рохалла провела пальцами по теплой, добротной ткани коричневого платья и возблагодарила небеса за то, что уволенная горничная была одного с ней роста и сложения.
— Но на самом-то деле я не буду одна, — заметила она. — Кто останется присмотреть за девочкой?
— За девочкой? Бог ты мой — об этом я и не подумал! — Лицо Пресвела выразило искреннее огорчение. — Леди Серима поручила это мне, но я ничего не понимаю в детях. Одна из горничных пару раз заглядывала к ней, но она то ли спит, то ли притворяется спящей. Я решил, что она еще не оправилась от смерти родителей и будет лучше оставить ее в покое. Она такая тихая, смирная, словно мышка. Я о ней совсем позабыл.
Рохалла неодобрительно поджала губы.
— Мириаль всеблагой, да ведь это же позор! Бедная малышка! При всем несметном богатстве леди Серимы ни у кого в этом доме нет ни капли здравого смысла! — Вдруг она сообразила, что осыпает упреками своего благодетеля, и прибавила уже мягче: — Ну да ладно, теперь тебе беспокоиться не о чем. Отправляйся на свою церемонию, а я буду посматривать за малышкой. Не тревожься, если я услышу, что кто-то идет, я успею укрыться в своем чердачном гнездышке.
— Дорогая моя, да ты настоящее сокровище! — Пресвел хотел обнять Рохаллу, но она помимо воли отпрянула. Он тотчас же опомнился и отвел взгляд. — Извини, Рохалла. Я обещал, что не стану этого делать.