Сердце мое

Лоуэлл Элизабет

— Конечно, в той же Джо-Линн или Брайане гораздо больше поверхностного блеска и глянца, наносной красоты — вернее, красивости, — сказала она ему. — Однако невозможно заглянуть к ним внутрь, в душу. Они… как бы это сказать… какие-то непрозрачные, мутные. Нечистые внутри, одним словом.

— Таким же, по-видимому, был и твой бывший муж?

— Как и твоя бывшая жена… Но ты прозрачен, чист. Ты сильный и ясный весь, понимаешь, весь, полностью… Душа твоя чиста. Это и есть настоящая красота. А все остальное — не так важно.

— Тогда, поверь мне, ты — самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо встречал.

Он поднял Шелли на кровать и притянул к себе, крепко обнимая. В его объятиях уже не было такой голодной страсти. Он просто держал ее в руках. Ее тепло, ее дыхание, ее женственность — он столько лет нуждался в этом и теперь нежно держал Шелли, прижимая к груди и тихонько убаюкивая, словно ребенка.

Шелли обняла его за шею и доверчиво прильнула к нему. Он гладил ее и ласкал, но без чувственного порыва, а просто с нежностью. Кейн был счастлив оттого, что она рядом, что он может осязать ее, вдыхать аромат ее волос и кожи, вновь и вновь убеждаясь, что Шелли — живой человек, а не греза, порожденная годами одиночества, Одиночества, которое стало частью его натуры настолько, что он и не замечал его до тех пор, пока не появилась Шелли.

Он больше не одинок.

Кейн вдруг осознал это, и его захлестнула бурная волна чувств. Он задрожал.

Шелли с удивлением чуть отстранилась.

— Все в порядке, — успокоил он ее. — Не бойся, я не собираюсь тебя насиловать.

— А жаль…

Кейн беззвучно засмеялся.

— Но я не настаиваю, — продолжила Шелли. — Ты только посмотри, что я с тобой сделала…

И она осторожно дотронулась до его груди. Наполовину скрытый темными волосками, там все же виднелся довольно внушительных размеров синяк.

— Это не ты, ласка. Если бы ты захотела поставить мне такой синячище, тебе бы молоток понадобился по меньшей мере.

— Тогда что же это такое?

— То, что я и сказал. След от удара молотком.

— Ты шутишь?

— К сожалению, нет.

Одна только мысль о том, что кто-то мог причинить ему боль, пронзила ее, словно удар острого кинжала.

— Что случилось? — встревоженно спросила Шелли.

— Ничего страшного, всего-навсего небольшие разногласия.

— По поводу чего?

— Как обычно. Виски и эта… это всеобщее транспортное средство.

— Ты имеешь в виду велосипед?

— Нет. Я имею в виду женщину. На которой все подряд сидят — или лежат — верхом.

Шелли поморщилась.

— Ты был у доктора?

— Да пустяки, не стоит беспокоить врачей.

— Почему?

Кейн нежно гладил Шелли по голове, стараясь успокоить. Но это не помогло. Тогда он приблизил губы к ее лицу и поцеловал.

— Ничего страшного, — повторил он.

— Тогда почему ты мне сразу ничего не рассказал?

— Видишь ли, человеческая глупость настолько выводит меня из себя, что я всегда стараюсь забыть о ней как можно быстрее.

— Ну, судя по твоему поведению, можно подумать, что ты всю жизнь провел в местах с повышенной концентрацией дураков на единицу площади.

Кейн засмеялся, откидывая голову назад. Потом снова лег на спину.

Шелли устроилась рядышком.

— Я ведь, кажется, уже говорил тебе о геологе и инженере? Тех самых, за которых я так сильно беспокоился в прошлый раз…

— Ты имеешь в виду тех, которые все никак не могли поделить… гм… «всеобщее транспортное средство»?

— Именно. На этот раз я приехал как раз вовремя, чтобы успеть предотвратить грандиозный скандал.

— И тогда кто-то ударил тебя молотком?

— Я сам виноват, — ответил он зевая. — Я больше опасался за парня с пистолетом в руках. Пьяные ведь всегда ведут себя непредсказуемо.

У Шелли пересохло во рту.

— И когда я стал отбирать пистолет, Джо и та баба бросились на меня. Я вырвал пистолет из рук Кена и сумел частично блокировать удар молотка, иначе простым синяком мне бы не отделаться. Я просто встал между двумя этими дураками.

От волнения Шелли не сразу смогла заговорить.

— И часто такое у вас случается? — спросила она наконец еле слышно.

— Нет, не часто. Да и когда случается, то обычно между рабочими, а уж никак не между инженерами. Но Кен ведь раньше был рабочим. Немножко выпивки, смазливая баба — и он становится неуправляемым.

— А куда же смотрела полиция?

— Ты это серьезно? А что, в Сахаре было много «фараонов»? Как ты себе это представляешь? — спросил он, кисло улыбаясь.

Шелли замолчала, вспоминая. Когда она была маленькой и они ездили — кочевали — по всему свету, ей вместе с матерью часто приходилось прятаться в палатке. Сидя там, как мышка, она иногда подсматривала в щелочку между свисающими брезентовыми полотнищами, прикрывавшими вход. И сейчас она вспомнила с необыкновенной яркостью: ее отец пытается спокойно говорить со здоровым разгневанным мужиком, в руках которого огромное ружье-дробовик…

— Да уж, это точно. Пока не случится что-то серьезное, полиции не жди. Да и тогда не всегда… — отозвалась она и добавила: — Когда я была маленькая и мы путешествовали, отцу приходилось улаживать такие дела самому.

— То же самое и в нашем лагере. За порядком приходится следить специальному человеку — начальнику лагеря.

— Начальник — это ты?

— Нет, им был Кен. К сожалению, когда дело касается бабы…

— Этой Лулу?

— Да, жены Джо. Это она чуть не пришибла меня молотком.

— О Господи!

— Будь она мужчиной, я бы переломал ей все кости. — Кейн содрогнулся, вспоминая. — И я сказал ей напоследок, что, если, не дай Бог, что-то подобное когда-нибудь повторится, я не посмотрю, что она женщина.

— А что с Кеном?

— С Кеном? Ну, наверное, будет искать себе работу, когда рука заживет.

— Рука?

— Видишь ли, руку я ему сломал. Не люблю пистолеты, особенно если их наставляют прямо на меня.

— П-понимаю, — пробормотала Шелли. — А тот, второй, ну, муж этой…