Сердце принцессы
Шрифт:
Александр Маслов
Сердце принцессы
— Еще два кувшина Тявтянского! Не рыбьей мочи, а Тяв-тян-ского! — Борбон поднял длинный ноготь к потолку, потряс им, словно ужасным боевым клинком. — Ну? Бегом, тошнотик!
Юнец-разносчик подпрыгнул на месте и мигом исчез за нитями зеленой драпировки.
— Эх, хорошо здесь. Уютно. И пьянь жабомордая в душу не лезет, — Борбон раскинулся грузным телом на широченной лавке, глотнул, крякая, из кружки. — Чего невесел, друг?
Друг его, высокородный дворянин в сером плаще с чеканным картушем на месте
— Во как? — в темных глазах Борбона Ямбульского всплыло и лопнуло, будто пузырь что-то похожее на удивление. — И кто же эта счастливейшая особа?
— Сама принцесса Валеска, друг… Так-то… — он тоже глотнул из кружки, кривясь, взял муху и, аккуратно оторвав крылышки, отправил ее в рот. Жесткие вздрагивающие лапки цеплялись за губы, язык, пока он не прикусил ее так, чтоб из брюшка потекло содержимое.
— Валеска?! — казалось, от изумления лопнут глаза толстяка Бо. — Но если так, то… Очень удачный выбор! Очень! Печаль в чем?
— Ты не понимаешь, Бо. Ты просто не знаешь новостей со двора. Всех этих сплетней, трепа. Да и правды. Валеска отдаст свое сердце лишь тому, кто отгадает ее загадку, — он смочил губы в горьком Тявтянском, медленно отставил кружку. — Очень трудную загадку. Вот послушай: «Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла. Почему сдохла цапля?" Ну, скажи мне, почему? Здесь нет никакой зацепки. Я долго думал над каждым словом. Три ночи кряду думал, но все впустую.
— Действительно, от чего? Может, от голода или больная какая была? — Борбон взял вторую муху и, помакав в соусе, отправил ее с крыльями в рот. — Может… Нет, это не может, — отверг он, шмякая челюстями. — Представил, что болото то пересохло, и она, гадина, стояла там, пока ее солнечный удар не хватил. Улетела б, наверное.
— Бо, мой друг, здесь нужно мудрое, единственно верное решение. Я не могу ошибиться! Валеска… О, какая она! Такая зеленая! — он подхватил кувшин с Тявтянским, поднесенный юнцом в обтрепанном фартуке, налил себе и тут же выпил залпом. — Она зеленая, Бо, как тина у Южного острова! А брюшко бееелое. Нет, друг мой Бо, я не могу об этом думать! Я сойду с ума!
— Выпей лучше, Шкрек, — Борбон снова разлил напиток по кружкам. — Эй, малец, бегом Тявтянского еще. И три порции комаров. Только прожаренных. Поторапливайся, мать твою в хвост!
— Я и есть уже не хочу.
— Глупости. Мы уладим проблему — язык на отсечение! — он рассмеялся, раздувая пузырями щеки. — Уладим! Сейчас допьем и шлепаем к Кваакуму.
— К отшельнику Кваакуму? Думаешь, он знает ответ?
— Глубоко убежден, мой Шкрек. Он знает все! А чего не знает, то без труда выведут его хитрые мозги. Тебе останется только донести это до Валески.
— Постой, Бо… Где-то возле хижины старика обитает Великий змей.
— Да, это будет опасное путешествие. Но ради Валески…
— Ради Валески я готов дать сожрать себя! — Шкрэк решительно схватился за кувшин и наполнил посудины до краев. — Я сам сожру этого змея! Ужика шепелявого! Дохлого червяка!
— Именно! Гоп! — Их кружки встретились, брызгая хмельным напитком на стол.
Через полчаса они уже двигались от таверны по дороге к Черепашьему озеру. Борбон Ямбульский перебирал короткими ножками, но накачанное пьяным напитком тело слушалось его не особо охотно. Шкрек Шмак-Кин бодро шагал рядом, то выпрыгивая на придорожные валуны и мечтательно глядя вдаль, то хватаясь за костяную рукоять меча и приговаривая:
— Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла — Валеска, милая зеленая Валеска, ты будешь моей!
— Да, это лубоффь, — ворчал Борбон. — Не знаю, насколько радостная, но сердечная до глубин живота.
Навстречу им тянулась всякая чернь с грузами на рынок Мокро, грязные рабочие жабы с вязанками червей и корзинами улиток. Двое лягушей лихого вида — один со шрамом от губы до плеча, другой с выбитым глазом, — волокли раков на продажу или для бойцовских игрищ, ныне модных в королевстве и весьма доходных. Следом показался всадник на свирепой рыжей крысе в наморднике, слуги в длинных пыльных плащах спешили за ним вприпрыжку, криками отгоняя зевак.
— Борбон Ямбульский! О-о-о! Сам Шкрэк Шмак-Кин! Мое почтение! — верховой осадил крысака и спрыгнул на обочину. — Никак к болотцам на Томные грязи?
— А! Славный Брекс Кек. Рад видеть в здравии, — Бо не сразу узнал графа в рогатом шлеме, скрывавшем желтые хитроватые глазки. — Увы, не на грязи. Не до отдыха нам как бы.
— Дела, да? Дела! Ке-ке-ке! — граф шлепнул его лапой в круглый живот и закатился смехом.
— Хуже, Брек — лубоффь, если в двух словах. Да еще с загадкой… Может, поспособствуете своим знатным умом? — Борбон чуть подтолкнул растерявшегося Шрека, и тот, вздохнув невесело, выложил мучившую его загадку.
— Экие вы прохвосты! А, Бо? Ведь это задачка принцессы Валески. Наслышан… Значит, один из вас на сырое место принца метит или, как минимум, на ножки нашей красавцы.
— Между ножек, — квакнул Бо, но тут же понял, что хмельные пары Тявтянского родили его устами глупость. Он оглянулся на притихших слуг графа, на Шкрэка, порозовевшего в жутком смущении, и тут же поправился: — Метим в ее сердце и душу крайне благородную, достопочтенный Брекс Кек.
— Да бросьте вы расшаркиваться, — надув подщечные мешки, Брекс едва сдержал смех. — Я вам здесь не конкурент. Не в моем вкусе Валеска. Зеленая слишком. А с задачкой помогу. Цапля сдохла потому, что подавилась ядовитым существом моего братца. Да! Шесть дней назад как… На Выпьих болотах пыталась сожрать его, подавилась и померла к мудям черепашьим. И Крокс ласты склеил. Но он того и заслужил.
— Крокс умер?! — Бо выпучил глаза на ухмыляющуюся физиономию графа.
— Ага, — подтвердил тот.
— Да упокоится душа его в глубоком иле, — Шкрэк вытер слезу.
— Ну так, пора мне. Успехов с ножками и сердцем Валески, — квакнув, Брекс вскочил на крысака и направился к высоким стенам Мокро, видным даже отсюда, за пахнущими пряно зарослями ромашек и яркими свечами кипрея.
— Мерзавец все ж, — сказал Борбон, поглядывая вслед удалявшемуся Брексу. — Говорят, в роду у него были квакши и даже жабы. Но хоть и мерзавец, а помог нам.