Сердце Проклятого
Шрифт:
— И где рукопись? Могу я на нее посмотреть?
— Ее нет. Мой племянник, Валентин, потерял ее в пещерах под Иудейской пустыней во время наводнения.
— О, господи! — Криницкая посмотрела на Рувима с жалостью. — В пещерах. После наводнения. Рукописи древние. Теракты. Ты возомнил себя Индианой Джонсом, Кац? На кого ты похож? Побитый, грязный, и еще этот неподобающий возрасту и ученой степени хвост! Ты так и не смог повзрослеть! Я правильно сделала, что тебя бросила!
Огромный, как сарай, «Патфайндер» едва втиснулся в гараж на место компактного кроссовера.
— Ну, — сказал профессор миролюбиво, — это еще вопрос, кто кого бросил. Ты зря иронизируешь, иногда правда бывает настолько невероятна, что легче соврать, чтобы тебе поверили…
— Так ты врешь?
— Не тот случай. В доме есть оружие?
— Конечно. Я же израильтянка!
— Ты, прежде всего, бывший сотрудник Моссад. Пойдем в дом. Моему парню надо лечь.
— Девушка тоже твоя родственница?
— Моя ассистентка…
— Хорошенькая для умной ассистентки. Потянуло на молоденьких, Кац?
— Ты когда-нибудь смиришься с тем, что ты не единственная умная и красивая женщина на свете?
Криницкая фыркнула.
— Я все равно красивее и умнее всех. Жаль, что ты до сих пор этого не понял!
— Расскажешь об этом Арону. Ему нужнее, — съязвил профессор, возвращаясь к джипу. — Вера в то, что жена — само совершенство, чрезвычайно укрепляет брак, хотя ослабляет ум, во всяком случае так говорил мой русский друг Беня Борухидершмойер. Главное твое достоинство, Криницкая — чудесный характер. У тебя даже рыбки в аквариуме должны плавать по согласованию с тобой…
— У нас нет аквариума.
— Да? — осведомился Кац. — Действительно, нет? А рыбки плавают?
Он порылся в чреве «ниссана» и извлек из салона короткоствольный автомат, давеча отобранный у охраны госпиталя.
— Нашему роману всегда не хватало этакого киношного боя, Марина. Такого, чтобы я на белом коне, да ты в костюме медсестры…
— Ну, костюм медсестры можно купить в паре кварталов отсюда, — ехидно сообщила Криницкая. — Вот насчет коня я не уверена…
— Ничего, что я здесь? — поинтересовался не без иронии Арон. — Рувим, парень твой мне не понравился. Я его осмотрю сейчас, но, похоже, ему срочно надо в госпиталь.
Они вошли в тенистый дворик, засаженный деревьями и цветами так, что у гостя создавалось впечатления попадания в джунгли.
— Я его только вытащил из «Йосефталя», — сказал профессор Кац. — Ему нельзя в госпиталь. Убьют.
— А умереть от перитонита ему можно? — спросил Флейшер. — На самом деле, при ранении в живот шансы встретиться со Всевышним достаточно велики. Ты же воевал, сам знаешь.
— Сможешь продержать его еще 24 часа?
— Скажу после осмотра. Что ты колол?
— Аугментин, по 500 миллиграммов три раза в сутки.
— Сам додумался или подсказал кто?
— Был там хороший человек, твой коллега. Собрал нас в дорогу.
— И обезболивающие дал?
— Конечно.
Марина еще раз с сожалением оглядела Каца и заметила:
— Его бы самого залатать нелишне, Арон.
— Это еще что! Видела б ты мой тыл!
Криницкая фыркнула.
— И не мечтай — смотреть не стану! Ходить — ходишь, значит тылу больше обидно, чем больно!
— То есть твоего сочувствия я бы дождался, только если бы мне оторвало ноги?
— Это вряд ли, — поделился сомнениями Флейшер. — Мог бы и не дождаться! И я бы на твоем месте не каркал. Вдруг накличешь?
— Арин обязательно посмотри, дружище, — попросил Рувим. — Ей тоже досталось. Рука прострелена, но вроде начала подживать. По касательной черкануло, сквозная, и кость целая…
— Еще немного, и сможешь преподавать полевую хирургию, — улыбнулся Арон. — Опыт уже есть.
— Я бы его даром отдал, этот опыт! — отмахнулся профессор в сердцах. — Я думал, что все — с игрой в войну покончено, и на тебе! А ведь это не война. Нет фронта. Нет официального врага. И вообще непонятно, кто враг. И почему моих ребят-археологов постреляли в мирное время. Ладно, ребята! Я умоюсь, можно?
— Можешь даже душ принять, — милостиво разрешила Марина. — Мне точно никуда не звонить?
— Если у тебя нет желания посмотреть, как мы умрем — то лучше не стоит.
— У тебя паранойя, Кац!
— Конечно, — согласился профессор. — Моя паранойя ко мне вернулась! Я люблю свою паранойю! И знаешь, почему? Потому что именно благодаря ей мы до сих пор живы.
Телефон зажужжал и медленно пополз по исцарапанной деревянной крышке стола, мимо чашки с кофе. Татуированный смахнул его со стола уверенным, мгновенным жестом, словно поймал муху.
— Да, — сказал он в микрофон.
Сидящие напротив него «чистильщики» превратились в слух, но не могли уловить ни слова. В трубке что-то булькало и гудело.
— Понял. Высылайте.
Теперь запищал смартфон, лежащий рядом, и на его экране возник фрагмент гугловской карты.
— Это точно? — спросил тот, кого называли Поль. — Вот и отлично. Кто хозяин дома? Что по нему у нас есть? То есть — гражданский? Это еще лучше. Да. Спасибо. Естественно.
Поль отключил мобильный, допил кофе, пахнущий арабскими пряностями, и сказал, обращаясь к попутчикам:
— Есть адрес. Хозяин дома — врач. Скорее всего, им нужна медицинская помощь. Это рядом, можно ехать. Штурмовать не надо. Их выкурят без нашего участия. Ваша задача показать, что снайперами вас назвали не по ошибке. Какие будут соображения?
В нескольких кварталах от того места, где завтракала кофе и чудесными пончиками с джемом пара ликвидаторов и специалист по обеспечению, для утренней трапезы остановились два минивэна фирмы «Фольксваген».
Вышедших из микроавтобусов людей трудно было назвать выделяющимися — обычные посетители небольшой арабской закусочной, сравнительно молодые люди: самому старшему было едва за сорок, самому молодому — лет двадцать пять-двадцать семь.