Сердце Сапфо
Шрифт:
— А когда ты в последний раз занимался любовью с женщиной?
— Женщины — слишком сложные создания, — ответил он, — их невозможно познать до конца. Иногда мне хочется заняться любовью с женщиной, но потом я вспоминаю, сколько нужно трудов, чтобы удовлетворить ее. Одна мысль об этом утомляет.
Для чего он это сказал — чтобы шокировать меня или скрыть, что я ему нравлюсь? Как бы то ни было, он добился своего. Я от него отстала. Иногда я жалела, что мне не хватает мужества его соблазнить. Хотя он и говорил,
Может, я и не была красавицей в привычном понимании, но знала, что имею власть над людьми. Когда я играла на лире во время симподия, люди смотрели на меня так, словно я была красавица из красавиц. Время от времени я ловила на себе взгляд Алкея. Будто спохватившись, что нужно выглядеть безразлично, он отворачивался. Алкей всегда относился ко мне так, словно не мог выбрать: быть ли ему очарованным мною или насмехаться. Он всегда хотел произвести на меня впечатление своей искушенностью и количеством своих любовников.
— Я был в Навкратисе египетском, городе греческих торговцев в дельте Нила, где торгуют лесбосским вином, — начал он как-то. — Я был с египетскими проститутками, поднаторевшими в ублажении греков и руками, и ртом. В Вавилоне я видел храм Иштар, где женщины во славу богини совокупляются с незнакомцами. На территории храма они разбивают маленькие шатры или ставят шалаши и остаются там неделями, чтобы заработать себе приданое. Вагина наделена целительной силой — так считают вавилоняне.
— Ты говоришь это, чтобы шокировать меня? — спросила я. — Если так, то на твои непристойности я могу ответить своими. Вагина, врата, кустос, священные пределы, юна Афродиты, треугольник наших начал, источник всей благодати, треугольный проход к нашему концу. Вот тебе! Ты не единственный ученый сластолюбец на этом острове!
Алкей не обратил внимания на мои слова и продолжил экзотические описания своих путешествий:
— Не зря египтяне размазывают кровь по дверям — это знак рождения и смерти. Они поклоняются божественной вагине, этому всевидящему глазу. То же самое делают и вавилоняне.
— Похоже, тебе все это нравится, — сказала я. — Странно, что ты искал экзотических женщин в дальних краях, хотя на самом деле предпочитаешь мальчиков.
Но моя ирония его только подзадорила, и он попытался шокировать меня еще сильнее.
— Больные мужчины всех мастей, надеясь, что им повезет, приходят к этим храмовым девственницам. Я видел это и совокуплялся с самыми красивыми из этих женщин, но всегда с огромным облегчением возвращался к моим хорошеньким мальчикам.
— Жаль, что я не мальчик, — сказала я, — а то и я могла бы испытать все это.
Я сказала это всерьез. Мне и в самом деле хотелось вкусить все наслаждения этого мира, которые познал Алкей. Но, может быть, у меня была тайная мысль, что, будь я мальчиком, он бы занялся со мной любовью.
Я проверила эту теорию вечером, перед тем как нам отправиться в ту смертоубийственную экспедицию. Мы оказались вдвоем в оливковой роще в прекрасной Пирре. Вокруг зеленели холмы, и это успокаивало. Листья оливковых деревьев трепетали, словно маленькие серебряные флажки. Я выразила свое почтение Афродите, воскурив благовония, пропела моей богине-охранительнице гимны собственного сочинения. А потом ради забавы нарядилась пастушком.
Алкей наблюдал за мной с самодовольной ухмылкой. Он открыто высмеивал как мое почитание Афродиты, так и мой маскарадный костюм. А потом устроил мне испытание.
— Знаешь, маленький вихрь, есть только один способ оказать настоящее почтение Афродите.
— Какой?
— Сказать не могу, могу только показать.
Я посмотрела на него с детским смущением, а он потащил меня под серебристые деревья.
— Это роща Афродиты, и мы должны исполнить волю богини.
Я отпрыгнула.
— Ты что — боишься своей богини? Значит, ты никогда не станешь поэтом, — поддразнил он меня.
Я почувствовала, как мое сердце бешено забилось. Мои колени начали подгибаться. Моя вагина увлажнилась.
— Ты хочешь, чтобы я подарила тебе мою девственность?
Я всегда была слишком прямолинейна, слишком неспособна к уловкам.
— Странные слова ты нашла, чтобы выразить это! — со смехом сказал Алкей.
Мои щеки запылали румянцем.
— Я готова, — храбро сказала я, закрывая глаза и распахивая объятия. — Но я думала, ты любишь мальчиков!
— А ты разве не мальчик? Ты похожа на мальчика! В конечном счете с мальчиками меньше хлопот во время этого действа и после. Они меньше склонны хныкать и цепляться, пытаться навечно уловить тебя в свои сети. Бедняжка, тебя всю трясет, — сказал Алкей, обнимая меня.
— Я готова, — повторила я, вся дрожа.
— Давай ляжем под этими зелеными ветвями и выпьем немного вина с водой. Не нужно ничего делать, будем только касаться друг друга, — сказал он.
Они всегда так говорят.
Он обнял меня. Сердце его стучало рядом с моим. Мы смотрели друг другу в глаза, словно это были факелы, освещающие непроглядную ночь. Его губы нашли мои. Его и мой рот слились. Его ноги охватили мою тонкую талию, и мы стали едины — и снаружи, и внутри.
Афродита улыбалась, глядя на нас, и своим жарким дыханием распаляла все отверстия наших тел. То, что было твердым и сильным, переходило в то, что было мягким и теплым. Мы двигались вместе, как дельфины, играющие в волнах: хвост гонится за хвостом, голова трется о голову. Потом мы превратились в коня и наездника, и невозможно было понять, где кончается один и начинается другой. Мы были одним животным, одним полубогом с четырьмя ногами и двумя парами крыл.