Сердце Таэраны
Шрифт:
Но и торговцы и дворяне прекрасно знали другое: рядом с изгоями Перворожденного Народа даже самые прожженные и циничные типы из числа наемников-людей (вроде Даррена) казались сущими простачками. Те строго блюли условия заказа — в то время как Темные работали на презренных рхаванов лишь до тех пор, пока эта работа была выгодна клану. Бывали случаи, что Падшие убивали самого заказчика (спроста или сдуру расплатившегося вперед) вместо того чтобы рисковать жизнью, выполняя его задание.
И главное: наемники-люди оставались прежде всего воинами и прежде всего людьми. Они нанимались для боя; пусть далеко не всегда честной и благородной, но схватки — с другими воинами или чудовищами, вроде троллей. Проникнуть же в чей-то дом, чтобы убить мирно спящего и беззащитного другого человека они, как правило, брезговали. И, соответственно, вся та работа, что вызывала отвращение у Даррена и ему подобных, с готовностью выполнялась Темным Эльфами. Даже если в жертву предназначались дети, Падшим было на это наплевать. Что рхаваны, что выблядки рхаванские — для них это не имело значения.
Но Ирайе до сих пор не приходилось покидать родных подземелий даже ночью. И потому, едва пройдя через проход из пещеры, она просто вошла в ступор от видения мира, не ограниченного тесными туннелями или сводами пещер, от множества незнакомых звуков и запахов… и, наконец, от звезд. Словно крестьянское дитя, впервые попавшее в город, застыла она в изумлении и восхищении, глядя снизу вверх на громадный свод, усыпанный звездами.
И лишь рука идущего рядом Морандора, что легла ей на плечо; лишь его голос, грубоватый, но с мягкими интонациями, вывели Ирайу из этого состояния.
— Идем, девочка — произнес предводитель клана, — время дорого… А на тебя вся надежда.
Навстречу двум Темным — высокому старику и небольшой щуплой девушке, шел человек с факелом. Человек! Презренный рхаван!
Хотя, если рассудить здраво, лучшего варианта все равно не сыскать. Не к оркам же обращаться — к этим тупицам, неспособным даже пройти по струночке ничего не разрушив и не сломав. И уж точно не к гордым «высшим» собратьям…
Человек же на роль проводника подходил идеально. При всех своих недостатках, люди отнюдь не глупы, прилично владеют оружием, да и чародейство уже не вызывает в них суеверного трепета. И при всем этом — существа они беспринципные, за лишний кругляш золота готовые на все, причем, без лишних вопросов.
— Даррен, — произнес человек, протягивая руку в дикарском приветственном жесте. Ирайа, понятное дело, не ответила тем же… однако поняла, что рхаван представился, назвал свое имя.
— Ирайа из клана Морандора, — сказала девушка. Такое «развернутое» представление в ее случае вовсе не было проявлением какого-то гонора, как у людских графов или баронов. Нет, она сказала чистую правду: сколь бы ни были свободными нравы, царящие в кланах Лаин, свобода эта служила лишь ширмой, лишь ретушью, прикрывавшей всецелую принадлежность клану рядовых его членов. Клан был становым хребтом общества Падших: только ему во всем мире Темные Эльфы хранили верность, и только он кормил их и защищал. И за каждого Падшего отвечал тоже весь его клан — вставая за него горой и погибая… но не сдавая.
— Что ж, с господином Дарреном мы уже оговаривали… все условия, — полушепотом произнес Морандор, — так что не смею вас больше задерживать. Время дорого.
— Даэрта Лаин, — прошептала Ирайа на языке эльфов, и предводитель клана, развернувшись, направился обратно к пещере.
— Ортад Сангранол, — услышала девушка. И легонько всхлипнула, словно прощаясь с родным языком. Теперь ей предстояло изъясняться только на наречии рхаванов — причем, довольно долго.
Впрочем, Ирайа не очень переживала по этому поводу: ведь язык самого многочисленного из таэранских народов был хорошо знаком и ей.
Глава третья
Обычно семейства Лесных Эльфов избирали себе в жилища громадные тысячелетние деревья. Те, в свою очередь, обрастали пристройками и оттого становились похожими на замки людей. Пристройки эти, надо сказать, возводились без единого гвоздя и даже без применения топора, но создавались родовыми чародеями. В качестве же материала служили другие деревья — слабые, больные, засыхающие.
Таков уж был порядок вещей, заведенный в Дорбонаре: все его обитатели должны были жить с Лесом в гармонии и не нарушать равновесия в нем. Причем эльфы отнюдь не были исключением из данного правила. Более того, среди тех из них, кто до сих пор живет в Золотом Лесу, считается, что даже вечная осень, порожденная чародеями — пустяк в сравнении с хотя бы одним срубленным деревом.
Однако эльфы, пленившие Леандора, привели его не к родовому древу, а к какому-то домишке, сложенному из сухих веток и стволов деревьев, и сплошь покрытому опавшими листьями. Из-за этих, последних, домик неплохо маскировался на фоне всего остального леса.
Изнутри эта постройка оказалась землянкой… впрочем, землянкой довольно просторной. Во всяком случае, в ней нашлось место и самому принцу, и человеку в сером плаще, и двум эльфам из местных, что остались здесь для охраны. Как понял из увиденного и услышанного Леандор, в плен его взяло не какое-то из семейств Золотого Леса, а так называемое Лесное Братство — шайка повстанцев, что борется за независимость Дорбонара от хвиэльского короля.
Будучи не менее враждебным Хвиэлю, чем отщепенцы-Падшие, Братство, тем не менее, не имело с последними ничего общего. Повстанцы не творили запретную волшбу, не поклонялись Воплощению Тьмы, не предавались похоти, а напротив, слишком рьяно чтили древние обычаи, противясь любым переменам. Противились же они настолько, что даже хвиэльских соплеменников воспринимали как предателей и ставили в один ряд с Темными.
И, надо сказать, что даже на последнее Братство имело, казалось бы, веские основания: ведь именно среди хвиэльских аристократов в свое время проросли зерна разврата и запретных культов — те зерна, что породили кланы Падших. В Дорбонаре же, по мнению повстанцев, ничего подобного быть не могло… да и не было, по чести сказать.
Члены Братства не рвали связь со своими семействами, те знали об их делах, однако смотрели на это сквозь пальцы. Ведь в быту борцы за независимость казались прямо-таки образцами для подражания: упорные, честные, почтительные со старшими. А коли они так яростно боролись за обычаи своего народа — так это, скорее уж, следовало бы приветствовать, а вовсе не осуждать.
В свете вышесказанного эта затея, пленение самого наследного принца Хвиэля и Дорбонара, была более чем понятной. Непонятна была роль в ней рхавана в сером плаще… да и само его присутствие тоже.
Словно угадав мысли пленника, «серый плащ» присел возле связанного принца на земляной пол и заговорил. А эльфы-охранники тем временем незаметно покинули землянку. Голос рхавана звучал спокойно и с некоторой укоризной; так добрый родитель мог укорять расшалившееся дитя.
— Знаю, как вы… весь ваш народ относится к таким как я. Можете не говорить, ваше высочество. И не грозить мне карами… чародейством вашим всяким. Эти путы… на вас, кстати говоря, от вашей волшбы защищены… так что даже и не пробуйте. Это вам понятно?