Сердце твари
Шрифт:
Скоро наступит день, когда нужно будет отправлять отчет в Убежище. А информация вся, как назло, недостоверная, да и Леон теперь часто вызывает его для доклада. И вообще, как-то тревожно на душе, словно впереди ждут неприятности.
Такого рода предчувствия случались с Далем и раньше и, как правило, оправдывались. Но ни разу еще ему не удалось угадать, где именно стоит стелить соломку. В этот раз он даже гадать не стал.
Ноги сами вынесли его на Лобную площадь, к знакомой вывеске. Дверь по случаю жаркой погоды была распахнута настежь.
Действительно,
Ильра сидит в зале одна, спиной ко входу. По столу перед ней бегает крошечный блестящий паучок. Паучок?
Дальгерт подошел взглянуть, но девушка проворно накрыла насекомое ладонью. Подняла испуганный взгляд и, кажется, испугалась еще больше, узнав Дальгерта.
Он, чтобы выполнить обещание, данное Вилю, отступил на шаг.
Ильра поднялась, сжимая в кулаке свое сокровище, и поспешила за стойку. Во взгляде ее сквозило отчаяние.
– Вам что-то приготовить? – быстро спросила она.
– Завтрак. В это время суток я предпочитаю кофе и что-нибудь легкое… например, омлет с беконом…
Она даже не улыбнулась. Смотрела по-прежнему так, словно Дальгерт ее прямо сейчас потащит на костер. Да что такое? Неужели он правильно догадался и под рукой девушки не просто насекомое, а мех – существо, собранное из крошечных деталей, скрепленное фантазией мастера и оживленное его Словом?
– Ильра, что у вас есть позавтракать, чтобы не готовить, а сразу подать?
– Молоко. Хлеб, сыр…
– Ну вот и отлично. Чего вы испугались? Я не кусаюсь.
– Вы один из этих.
– Это не делает меня зверем.
Она не ответила. Она считала иначе.
В этот момент в зал вошел хозяин. Мрачно взглянул на Дальгерта, прошел за стойку. Ильра подала поднос с нарезанным хлебом и сыром. Поставила на него большую глиняную кружку с молоком.
– Я сяду у окна, – напомнил Дальгерт.
Девушка кивнула, унесла поднос. За стойку уже не вернулась, а не торопясь удалилась за дверь, ведущую во двор.
– Я всего лишь заказал завтрак, – ворчливо сказал Дальгерт хозяину.
Тот кивнул.
Даль оглядел зал, но там по-прежнему было пусто. Вот и хорошо.
– Виль… Ильра – мастер Слова?
– С чего ты взял?
– Она не видела, как я вошел, и играла, запуская по столу механического паучка. Она сама его сделала?
Виль потемнел лицом. Снял с полки кружку, протер. Сказал:
– Выходит так, что жизнь моей дочери в твоих руках. Если святые отцы узнают, нам с ней не жить. Заклинаю тебя, умоляю, не говори никому. Она – это единственное, ради чего я живу. И если с ней что-то случится из-за тебя, из-за твоих неосторожных слов…
– Виль, тихо! Я никому не скажу. Просто интересно…
– Ненужный это интерес. Если ты желаешь ей добра – забудь. Забудь о том, что видел, и…
– Виль, я уже обещал. Я всего лишь заказал завтрак, это все.
– Смотри!
Дальгерт неопределенно кивнул и отправился к столику. Есть расхотелось.
Он посидел, размышляя о случайно подсмотренной тайне. То, что у Ильры есть способности к магии, это и вправду не очень хорошо. И как только она столько лет жила рядом с Орденом, а никто и не заметил… или заметили, но держат в тайне для каких-то своих целей? Уж не ради ли этого отправил его в «Воронье гнездо» отец Леон? Не это ли – суть его испытания?
«Значит, проверку я позорно провалю, – легкомысленно подумал Даль. – Видимо, все же придется покинуть этот уютный и спокойный городок».
Наконец, молоко закончилось, бутерброды тоже, и Даль направился к выходу. Пора возвращаться в монастырь. Сегодня нужно будет прислуживать на дневной мессе…
В дверях он столкнулся с братом Евхартом. От него пахло чем-то кислым, глаза были близоруко сощурены.
– Слава Спасителю, – первым сказал он.
– Слава, – кивнул Дальгерт. Находиться рядом с этим человеком дольше необходимого он не желал. Евхарт, в полной мере наделенный Божьей милостью, был при том человеком беспринципным и мелочным. В монастыре не были секретом и некоторые куда более серьезные его грешки. Однажды Даль сам поймал его на горячем – брат заманил в кладовку и до заикания напугал своими домогательствами одного из семинаристов. Епитимья была тяжелой, но ни отлучением, ни иными карами для проштрафившегося аколита не обернулась.
– Что-то часто я тебя, брат, тут вижу в последнее время, – хмыкнул Евхарт, – уж не приглянулась ли тебе хозяйская дочка?
– Может, и приглянулась, да только мне ничего не светит. Не любит она нас, слуг Спасителя.
– Ну, ты же красавчик, брат Дальгерт. Перед таким ни одна не устоит…
Брат Евхарт неприятно зарумянился, но все же посторонился.
– А это уж ее дело!
На улице было по-прежнему ясно. Солнце поднялось высоко над домами.
И как же было хорошо на площади, свежо и уютно. И безлюдно.
Дальгерт не заметил, каким нехорошим взглядом проводил его брат Евхарт.
Один день сменялся другим. Даже горожане потихоньку успокоились, и уличных проповедников стало меньше. Люди – существа такие, что привыкают ко всему, даже к нависшей опасности, особенно если она ничем «таким» себя не проявляет.
В городе несколько раз уже видели мертвых голубей. И чужаки, пусть и одетые, как горожане, но все равно приметные, в городе появлялись. Здесь ведь каждый квартал, каждая улочка живет обособленно, все друг друга знают, хотя бы в лицо.
Как они когда-то пришли в город по тропам Междумирья – потрепанные войнами беженцы, миссионеры, искатели лучшей жизни, так и поселились здесь, поближе к своим.
Разница в том, что выходцы с Тарна поселились на этих развалинах первыми и до прихода белых монахов были самой большой и уважаемой общиной.
Громом среди ясного неба стало признание на исповеди одного из прихожан, что чужаки ворвались в его дом и под угрозой смерти выспрашивали о жизни и укладе монастыря, да сколько всего монахов, да приходилось ли белым держать оборону…