Сердце вдребезги
Шрифт:
Летом можно было хорошенько заработать. Четыре дня в неделю я жарилась на солнце, бегая от одной стороны пляжа к другому, остальные три – продавала холодный квас у входа на рынок. За вырученные деньги я покупала школьные принадлежности и платила на год вперед за наше социальное жилье. К счастью, это была всего трехсотка в месяц за небольшую комнату с общим санузлом еще на семь семей, и до следующего лета я могла быть спокойна, что нас оттуда не выселят за неуплату.
Сейчас, вспоминая прошлое, мне так хочется обнять ту маленькую девочку, которая каждый раз по дороге из школы срывала объявления о работе со столбов и как бы невзначай оставляла их то тут, то там по комнате в надежде, что мать заинтересуется одним из них и решит взять себя в руки.
Но время шло и ничего не менялось. Мать часто пропадала по ночам, от нее разило спиртным, и всего за несколько лет из молодой ухоженной платиновой блондинки она превратилась в неопрятную грузную женщину с желтыми зубами.
Сейчас, столько лет спустя, я понимаю, что у нее была депрессия, апатия и, скорее всего, даже нервный срыв, который повел за собой психическое расстройство, но это не оправдание тому, что, убитая горем (то ли из-за смерти отца, то ли от потери статуса), она опустила руки, наплевав на наши с ней жизни.
Я понимаю ее как женщину, потерять все и стразу, быть преданной любимым – это нелегкое испытание, но я не понимаю ее как мать. Ради будущего своего ребенка я бы сделала все что угодно и уж точно не распевала бы песни по ночам на кухне в компании пьяных незнакомцев вместо того, чтобы попробовать найти работу и наладить свою жизнь. А еще лучше – задействовать все свои дружеские связи, чтобы вернуть то, что по праву принадлежит нашей семье.
Я до сих пор не понимаю, что творилось в ее голове, да теперь уже никогда и не узнаю, но на тот момент я изо всех сил вводила в заблуждение учителей, что я из обеспеченной семьи и дома у нас нет никаких проблем. Каждый раз, когда мою мать вызывали в школу, я врала, что она в отъезде, а я осталась с нашей домработницей, поэтому никто не сможет прийти. Узнай они, как я живу на самом деле, наверняка сообщили бы в службу опеки – и мне пришлось бы жить в детском доме.
Поэтому каждое утро я просила у пожилой соседки старенький утюг, выглаживала школьную форму с чужого плеча и молилась, чтобы Ритка – дочка бывшей маминой подруги – не вздумала растолстеть еще большое, потому что в таком случае на мне будет висеть вся ее одежда.
Я строила из себя недотрогу, старалась не заводить лишних дружеских связей, избегала одноклассников, игнорировала всех, делая вид, что на переменах повторяю домашнее задание, и изо всех сил пыталась учиться на "отлично", чтобы в будущем иметь возможность получить высшее образование.
Я хотела выбраться из того замкнутого круга, в котором оказалась, хотела жить как раньше, хотела покупать красивую одежду и иметь большой дом. Художественная гимнастика должна была помочь мне с этим, я прекрасно знала, что спортсмены всегда в приоритете, многие ВУЗы были бы рады заполучить чемпионку страны среди юниоров, и это придавало мне сил и уверенности.
Все шло по плану, кроме одного: новенький в нашем классе не давал мне покоя. Если к остальным своим одноклассникам я была безучастна, то стоило лишь взглянуть на коротышку, который, судя по данным школьного журнала, был аж на целый год старше меня, как меня вдруг распирало от злости и я обязательно должна была бросить какую-то шпильку в его адрес.
Рома Соловьев превратил мою школьную жизнь в поле боя. Наглый, самоуверенный выскочка, которому я… завидовала. Завидовала, потому что, несмотря на то, что он остался без родителей, ему не приходилось донашивать одежду за дочерью бывшей соседки, ему не приходилось каждый день возвращаться в холодную квартиру, которая располагалась на втором этаже барака, не приходилось спать по ночам под дырявой крышей и мечтать о прекрасном принце, который внезапно спасет от всего этого убожества.
Мы вели открытую войну и чем старше становились, тем изощренней были наши проделки. Мы дрались, издевались друг над другом, спорили, но на контрольной работе мне обязательно прилетал листик с правильными ответами моего варианта. Я прекрасно знала обладателя этого почерка, не раз тайком крала его тетради для контрольных работ и потирала руки в предвкушении, когда за их отсутствие он получит единицу, но ни разу не поблагодарила его за помощь, так же как и ни разу не извинилась за то, что подставляла его.
Однажды я не выдержала и после контрольной по химии выловила его у окна в коридоре.
– Зачем ты это делаешь? – этот вопрос не давал мне покоя второй год.
– Что?
– Помогаешь мне. – Беру его за руку, раскрываю ладонь и возвращаю шпаргалку.
Он усмехнулся уголками рта, взглянул на помятый листок, а потом нагло впился в меня взглядом, ответив:
– Тупым девочкам надо помогать.
После этого я больше ни разу не пользовалась его подсказками, хотела доказать, что сама справлюсь, что не такая уж я и глупая, как он думает, но раз за разом получала тройки, независимо от того, сколько времени проводила за учебниками.
В девятом классе моя продуманная до мелочей жизнь начала разваливаться. Летом Ритка вместе с семьей уехала жить в Германию, оставив меня без новых поставок одежды и обуви. Я резко вытянулась, и школьная форма стала мне мала.
Рома за лето тоже изменился. Вытянулся и возмужал. Новенький телефон, новый рюкзак, новый планшет, стильная одежда, да и сам он выглядел недурно, поэтому нет ничего странного, что девчонки начали липнуть к нему как банные листы.
И меня это злило. Хотелось поддевать его еще больше, хотелось обратить на себя внимание, а иногда я даже ловила себя на мысли, что думаю о том, как подойду к воркующим у стеночки голубкам и оттяну очередную девицу от него за косы.
Я всегда отшивала парней, которые крутились около меня, никто не был мне интересен, да и мне было не до свиданий. Вот только когда где-то на радаре появлялся Ромка, отчего-то всегда начинала флиртовать со старшеклассниками и хихикать как дурочка, искоса поглядывая на парня и пытаясь уловить его реакцию.
Сейчас я понимаю, что он мне нравился, безумно нравился, и то все была лишь ревность и желание обратить на себя внимание, а тогда Ника, которая была подростком и только-только начинала ловить на себе заинтересованные взгляды противоположного пола, даже подумать не могла ни о какой симпатии к этому идиоту. Тогда я принимала любовь за всепоглощающую ненависть и никак не могла разобраться в своих чувствах.
До Восьмого марта.
Когда Витек по секрету рассказал мне, что на Классном часе, на котором остались только мальчики, Нина Семеновна к Восьмому марту распределила всех попарно так, что Роме досталась я. От этой новости сердце в груди пропустило удар и от радости забилось еще сильней.
Я любила праздники в школе. На Новый год можно было получить целую коробку всяких сладостей, а на Восьмое марта какую-то девчачью безделушку от мальчиков.
Я с нетерпением ждала начала марта и то радовалась, то переживала за то, что Рома, как всегда, выкинет какую-то фигню либо вообще откажется дарить мне подарок. Но в тот день, когда он вошел с белой коробкой, обвязанной красным бантом, я едва смогла усидеть на месте и скрыть радостную улыбку от всех.