Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб
Шрифт:
– Садись. – Канмахер уже взялся за жбан. – Сейчас люди придут, а тут – ты, и не откуда-то, а из «Славы»! Теперь – все, теперь оно срастется. Голодный или подождем?
Да, теперь срастется! Ветеран решил из дому не выходить и пригласил старых товарищей к себе. Товарищи у него, надо думать, на подбор, шелупонь в этот дом не пускают.
– Господин Канмахер, – Руппи рывком сбросил капюшон, – господин Канмахер, вы меня узнаете?
Старый боцман со стуком поставил жбан и рванул занавеску, впуская в дом послеполуденное
– Так! – Хозяин отпустил занавеску. – Кто ж вы теперь и как вас звать?
– При чужих – брат Ротгер, а так… Я просто вернулся, то есть не просто…
– Ясно, что не просто. Вы Зеппа мертвым видали?
– Я – нет. – Врать здесь невозможно даже во спасение. – О смерти лейтенанта Канмахера мне рассказал шаутбенахт фок Шнееталь. И еще он сказал, что гордился бы таким сыном…
– Значит, все. – Слова старика падали, как гири, но есть люди и есть вещи, которым и о которых не лгут. – Шнееталь, не зная, не брякнет. Спасибо, что пришли и сказали. Надежду кормить хуже, чем рыб…
– Господин Канмахер, я пришел не из-за Зеппа. Хоть и из-за него тоже. Я…
Руппи не рассказывал и не просил. Он докладывал старому боцману, как докладывал бы старшему по званию. Так было и проще, и правильней. За два года адъютантства Руперт фок Фельсенбург научился выбирать главное и быть кратким.
– Я принял решение отбить адмирала цур зее по дороге к месту казни и переправить в Седые земли. У меня есть на это деньги, но у меня нет ни корабля, ни людей, и я не счел возможным набирать их в Эйнрехте.
– И хорошо. Ох, лейтенант, быть вам адмиралом, если не прикондючат…
– Господин Канмахер, я могу рассчитывать на вашу помощь? – Как же раньше он хотел именно этого – стать адмиралом цур зее, а теперь… Теперь он отдаст море, все моря мира за жизнь Олафа!
– Спрашивает тоже… Я с чего в монаха впиявился? Дельце мы одно затевали. Вот, думаю, подфартило – теперь, если что, без исповеди не сдохнем… А за такое можно и без исповеди. Торстен – не сухопутчик, поймет.
– Наши исповеди примет епископ Славы Луциан. В память отца Александера.
– Он, что ли, вам балахон ссудил?
– Да. Я прятался у адрианианцев, когда убил двоих… Они ходили по кабакам и распускали про адмирала цур зее сплетни.
– Уже?! – Йозеф Канмахер с восхищением уставился на Фельсенбурга. – А мы только собираемся. Они ж, свисты рачьи, и сюда заявились!
– Господин Канмахер, сейчас не до них. Я не знаю, когда начнется суд. Они должны восстановить сгоревшие улики, то есть подделать их. Прежние следователи работали два месяца, но с Фридриха станется наплевать на приличия…
Договорить помешал стук. Наверняка пришли друзья, но Руппи на всякий случай опустил капюшон. Канмахер кивком указал на полускрытую зеленой занавеской дверь, и лейтенант скользнул в комнату, оказавшуюся по-корабельному выдраенной спальней. За стеной раздались шаги, что-то сказал Канмахер, что-то ответил гость, и Руперт фок Фельсенбург, едва не завопив от радости, ринулся к Рыжему Зюссу.
Глава 9
Талиг. Оллария
400 год К.С. 23—24-й день Весенних Молний
1
Графиня Савиньяк удивилась. Очень. И сама же себя за это удивление выругала. То, что она не думала о мэтре Капотте, не означало, что и мэтр позабыл фрейлин, которых обучал доолларовским балладам и основам стихосложения. Арлетта велела провести просителя в бывшую приемную герцогини Эпинэ и – женщина есть женщина – поправила все еще черные волосы.
В том, что бывший ментор решил напомнить о себе приехавшей в столицу значительной персоне, ничего удивительного не было. Увы, значительная персона уродилась слишком несерьезной, чтобы оценить чувственные вирши, от которых таяли ее подруги, а потом появился Арно, и стало не до придуманных любовей. Арлетта знала, что ничего не жалевший для наследников Пьер-Луи выписал в Ариго бывшего ритора ее величества, и тот поехал: то ли понял, что академиком без августейшего покровительства не стать, то ли и впрямь искал сельского уединения. Позже Кара предлагала взять Капотту для близнецов, но Арлетта не хотела вспоминать о дворе Алисы. Она отказалась, сославшись на Арно, и едва не забыла сообщить ему об этом обстоятельстве. Когда муж приезжал домой, они напрочь забывали о делах, наверное потому, что случалось это редко. Реже, чем ей хотелось.
– Эрэа, я не могу выразить, как благодарен вам. – Высокий белоголовый старик, некогда читавший сонеты о смутной любви, отрешенно поклонился. Создатель, каким же он стал! Хотя и ты давно не смешливая юница в кудряшках. Забавно было бы взглянуть на себя глазами красавца в отставке. Или, вернее, печально, но способствовало бы смирению.
– Я очень рада вас видеть, мэтр Капотта. «Встреча с тенью весны золотой оживляет холодную осень»… Видите, я еще не забыла ваших уроков, но расскажите о себе. Я потеряла вас из виду, когда вы покинули Гайярэ. – И вспомнила о вашем существовании, только слушая о суде над Росио. Вспомнила и несказанно удивилась негаданной смелости. А мэтр не на шутку взволнован и смущен. Если он пришел за помощью, он ее получит, нет – тем более нельзя его бросать одного… А почему, собственно, одного? У красавца тоже может быть жена и дюжина внуков. Ну и что, что не сочетается с высокой поэзией? Зато уютно.
– Я давно вернулся в Олларию, эрэа. – Капотта вытащил из-за пазухи плоскую алую шкатулку и открыл. – Эрэа, я всегда много говорил. Я любил слушать свой голос, но в этот раз… умоляю вас прочесть. Я должен был сделать это раньше… Если б я сделал это раньше, возможно, те, в кого я никогда не верил, пощадили бы тех, кто был мне дорог.
Раньше Капотта ругал учениц за повторение, за оборванные фразы. «Вы можете быть сколь угодно взволнованы, на вашей речи это не должно сказаться. Зеркало не отражает ветер». Только что делать, если ты лужа или море, – разве что покрыться льдом. Она сумела, старый учитель, похоже, нет.
– Мэтр Капотта. Боюсь, я вас не вполне понимаю.
– Я написал все… все. Только прочтите!
– Хорошо, но вы сперва сядете.
– Что?..
– Прошу вас сесть, мэтр Капотта. Хотите шадди?
– Если можно… Я не спал три дня, как только узнал… Я писал и писал… Боялся не успеть. Случается, люди умирают, не сделав, что должно. Я хотел просить приема у маршала Эпинэ, но приехали вы, и я счел возможным… Я видел вас вчера в Нохе, вы стояли совсем рядом с… гробом ее величества. Я безмерно благодарен его высокопреосвященству за пропуск, но на исповедь я не пойду. Я очень долго был безбожником, но, уверовав, страшной ценой уверовав, все равно не готов преклонить колени перед свечой… Видите, я опять говорю. Тот, кто всю жизнь проговорил, не остановится никогда, это – клеймо. Вы прочтете?