Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая
Шрифт:
– Я… Я видела во сне кровь.
– Тебе стало страшно? – Нареченная Юлианой села рядом и привлекла Мэллит к себе. – Надо было разбудить меня, дурные сны портят день. А что тебе снилось?
– Не помню…
– Но кровь-то ты запомнила? Ты видела мертвеца? Лужу крови или тебе приснилось, что в крови ты сама?
– Руки, – призналась Мэллит. – Они были липкими, я зажгла свет и проверила.
– Тут душно, ты вспотела. Слуги перекладывают поленьев в печи, я давно собираюсь сказать об этом Ирэне, а кровь на руках… Пора расставаться с девственностью, только и всего. Это страшно и не очень приятно, зато потом ты узнаешь радость, которую иначе не получить. Перед свадьбой я тебе все объясню… Если б Курт был с нами, он поговорил бы с твоим женихом, а так придется мне. Курт в нашу первую ночь был со мной очень терпелив, мне почти не было больно, а ведь есть дураки, что доводят молодых жен до слез.
Мэллит тоже плакала после ночи любви, первой и последней. Генерал Вейзель тогда был жив и воевал, он ничего бы не объяснил Альдо, ему никто бы не объяснил, но больше до нее не дотронется ни один мужчина, даже самый достойный!
– Ну вот, так-то лучше.
Добрые объятия стали крепче, и Мэллит отстраненно подумала, что задушить у нее не получится, силы рук не хватит, а про удавку она лишь слышала. Так наказывали неверных жен и их любовников, но для этого приходил особый человек…
– Да, мне лучше.
Роскошная заставила Мэллит лечь, укрыла, потушила свет и ушла, оставив общую дверь открытой. Девушка слышала, как скрипит постель, и видела, как погас огонь. Гоганни тихо лежала в темноте и перебирала места, где Габриэла бывает одна. Лучше всего подходил лабиринт в нижнем саду, там первородная гуляет каждый день, и помешать этому может лишь дождь. Там утонули служанка и граф Гирке, а где утонули двое, может утонуть третий, и он… она утонет.
Глава 11
Талиг. Альт-Вельдер
400 год К. С. 20-й день Осенних Скал
1
Если нет дождя, первородная Габриэла гуляет каждый день; когда она выходит, калитки в беседках запирают, но это случается ближе к вечеру, а утром нижний сад открыт и свободен. Сегодня ясно и солнечно, сегодня сестра Ирэны и Валентина придут в лабиринт…
– Ты осунулась, – укорила, усаживаясь за стол, роскошная. – Пожалуй, травы нужны не только мне.
– Я…
Мэллит потупилась, придумывая отговорку, но нареченная Юлианой замечала многое и объясняла все.
– Ты не выспалась, – решила она, – и у тебя снова были кошмары от духоты. Скажи, чтобы тебе заварили мелиссы с кошачьим корнем, и ложись.
– Да, здесь душно.
– Ничего, проветрят, а ты пока сходи, подыши, только закутайся потеплее. Солнце уже не греет.
– Я посмотрю на птиц.
Листва на деревьях стала редкой и золотой, залитый светом парк казался вышитой шалью, каменные дорожки подсохли, по их краям возвышались красно-желтые груды листьев и зеленые – еловых ветвей. Садовники готовились к зиме, они начали свою работу, когда прекратились дожди. За несколько дней усердные прошли полпути от верхней стены к лабиринту и теперь возились около липовых галерей. Замыслу Мэллит рабочие не мешали, перед появлением безумной они соберут свои тачки и уйдут, а сейчас пусть смотрят и думают, что барышня решила загадать желание, как загадывают женщины замка.
Лабиринт был пуст. Солнце золотило мертвые тростники, но голос их остался прежним, сухим и вкрадчивым, как шорох змеиной чешуи. Это место помнило многое, еще одна смерть его не удивит, но каналы ненадежны. Где-то они глубоки, а где-то – нет; если нареченная Габриэлой не утонет сразу, она будет биться и кричать, ее услышат, прибегут спасать – и спасут… Убить на тропинке и столкнуть уже мертвую? Первородную не поднять, тело придется тащить по каменистой дорожке, на нем останутся следы, как и на кромке обрыва, их до конца не затереть. Мэллит второй день вспоминала песнь о неверной жене, что, вступив в сговор с любовником, зарезала супруга. Преступную разоблачили, потому что слабосильный любовник, прежде чем бросить труп в воду, проволок его по берегу. Кроме того, мешок падает не так, как живое существо. Мертвец, он тот же мешок, а вниз не спуститься и не поправить – берег слишком крут.
Тростники вкрадчиво шуршали, словно давая совет, только гоганни не могла его понять. Она брела залитой солнцем дорожкой и думала, думала, думала… Девушка не держала зла на потерявшую любовь, она сама могла стать такой же исполненной яда змеей – но долги нужно платить. Она должна многим, и первородному Валентину больше, чем прочим – кому же, как не ей, отвести нависшую над полковником угрозу? Проклятье надо снять, а времени остается только на смерть.
Мэллит вздохнула и ускорила шаг, она шла все быстрее, словно спеша на исходящий из сердца лабиринта зов, она больше не пыталась размышлять. Ничтожная поймет, что и как делать, как понимали многие до нее, а луна поможет. Луна, воля Кабиохова и Создатель, который должен защитить полковника Придда, пусть и руками недостойной.
Заветный пруд покрывали листья – казалось, со дна всплыли брошенные туда драгоценности. Дорожка жалась к низкому берегу, можно было подойти и омыть руки в грустной, как осень, воде и не оставить следов; это гоганни устраивало, но как быть с самым трудным? Силой засунуть безумную под воду и удерживать, пока не захлебнется, – вряд ли достанет сил. Столкнуть так далеко, что запутается в платье и не выберется? Для этого нужен нареченный Йоганном. И все равно будут крики, борьба, брызги, а даже если получится… Кто-нибудь да задумается, почему первородная оказалась посреди пруда, кто-нибудь увидит лужу и мокрые следы, и как объяснить промокшую одежду, синяки и царапины, а без них не обойдется.
В то, что графиня Борн напала на гостью, не поверят: безумная ненавидит лишь свою кровь. Значит, не должно быть ни синяков, ни царапин, не должно быть борьбы… Тогда получается, что в воду названная Габриэлой должна уйти тихо и лучше всего еще живой. Подходящее место, где почти не было тростника, Мэллит нашла быстро. Полуденные лучи достигали дна, там среди камней виднелись монеты и украшения. Плата за любовь, за счастье, за удачу. Повинуясь порыву, Мэллит отцепила скреплявшую плащ застежку.
– Помощи, – попросила кого-то гоганни. – Возьми и позволь мне сохранить первородного Валентина, как он сохранил меня. Я готова принять, что заслужила, и я приму.
Она просила на талиг, она пыталась говорить так, как говорят среди здешних рябин и елей. Только бы поняли, только бы приняли жертву…
Серебряный, украшенный сердоликом лист опустился на дно, на прощанье по-рыбьи плеснув, и Мэллит нашла, что так искала! Девушка будто вживую увидела груду трепещущих карпов и дубинку в руках младшего из поваров. Уснувшая рыба теряет целебные свойства и обретает дурные, поэтому ее держат в садках и глушат уже на разделочном столе. Человека тоже можно оглушить. Дубинкой, камнем… колотушкой для отбивания мяса. В замке такие есть – тяжелые, с крепкой рукоятью, они висят в кладовой при кухне. Взять лучше прямо сейчас, воспользовавшись предобеденной суетой, но сперва нужно найти место помельче, и хорошо бы там из воды торчал камень… Камень, о который можно удариться.