Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая
Шрифт:
– Похоже, – отметил он, – что, временно протрезвев, бесноватые возвращаются к своему обычному поведению. Получив по зубам, Оксхолл обиделся, припомнил ваши слова и решил спустить на обидчика собак в лице командования. Вероятно, он и прежде пробавлялся доносами. Герцог Ноймаринен подобного не одобряет, доносчик среди его адъютантов не задержался бы, следовательно, доносил он на Ноймаринена, однако не будем отвлекаться. Вы согласны, что события в Эйнрехте и Олларии имеют сходную природу?
– Да, – твердо сказал Руппи, понимая, что объяснить подобное Бруно будет непросто, даже если фельдмаршал уважит гаунасского посланника и выслушает поставившего себя вне закона лейтенанта.
– Тогда, – посоветовал не забывавший об ужине Савиньяк, – подумайте о тех, кто теряет не страх, а неверие в свои силы. В самом благополучном городе найдутся недовольные, которых прежде сдерживал здравый смысл, понимание того, что любые усилия бесполезны и у них ничего не выйдет. Нельзя сбрасывать со счета и некогда мирных обывателей, готовых на все, лишь бы их не вытаптывали, словно виноград. В Талиге какое-то время обходились без этого, но последние несколько лет то тут, то там подобное случалось.
– Я могу то же сказать про Дриксен. Реквизиция торговых кораблей негоциантов не обрадовала.
– Тем не менее в Ротфогеле назначенного Фридрихом коменданта всего лишь выгнали, а в Эйнрехте, насколько мне известно, торговцев не притесняли. В Олларии тоже, но события последнего года вынудили самых решительных сделать выбор прежде, чем город накрыла скверна. В Эйнрехте же было слишком спокойно, дворцовые интриги не в счет.
Поставьте себя на место какого-нибудь медика или законника, и прежде задумывавшегося о том, что в кесарии не все безупречно. Такой человек грабить и убивать кого попало не пойдет; он даже может подобным убийствам противиться, но когда всё вокруг встает дыбом, сложно устоять и не попробовать сделать то, что очень хочется и давно кажется нужным.
– Вы правы, – признал Руппи, проклиная себя за дурацкую браваду. Не напиши он Бруно, все было бы куда проще. Лауэншельд предложил сказать, что наследник Фельсенбургов после покушения скрывался в Гаунау. Это сняло бы вопросы, благо Фридрих выдумал вездесущего темноволосого незнакомца, которого видели чуть ли не в трех городах одновременно. Теперь ложь невозможна, а правда ставит в дурацкое положение и фельдмаршала, и лейтенанта.
Собеседник потянулся к сосуду для шадди. В том, что брат Арно уродился левшой, не было ничего особенного, но Руппи это глупейшим образом беспокоило.
– В других обстоятельствах наш алчущий перемен обыватель остался бы дома, – Савиньяк не собирался покидать призрачный Эйнрехт, – а то и, несмотря на все недовольство, стал бы помогать страже, но он пьян уверенностью в себе. И он может оказаться где угодно и кем угодно. Хоть разбойничьим вожаком, хоть создателем какой-нибудь всесвятой лиги. Марге придется таких либо давить, либо приручать, а потом травить ими врагов, то есть вашу родню. В его положении разумней последнее.
– В его положении, – не выдержал Фельсенбург, – разумней удрать, но он не удерет… Сударь, отбив адмирала цур зее, я сделал именно то, о чем вы говорите… То, что хотел, и что считал нужным.
– Именно поэтому я рад вашему появлению.
Фрошер, разбивший дриксенского принца, рад! Год назад это показалось бы оскорблением, год назад у Дриксены был пристойный кесарь и привычные враги.
– Я понимаю, чем в некоторых обстоятельствах может быть полезен Талигу наследник Фельсенбургов, но что вам до моих авантюр?
– Они внушают доверие. – Савиньяк сощурился, теперь он напоминал свою мать. – Большинство ваших ровесников бросились бы за помощью к семье или попались. Это не считая тех, кто счел бы свой долг выполненным, напившись за упокой души казненного адмирала. Вы рискнули и выиграли, а с победителей спрашивают восьмикратно.
О том, что он сам – победитель, маршал напоминать не стал, и вряд ли из скромности. Покупая лошадь, смотрят ее зубы, а не свои. Что ж, пусть смотрит.
– Да, – сказал Руперт, – у меня всё получилось, но сперва меня спасла ведьма из Хексберга, а потом я встретился с адептами ордена Славы. Кстати говоря, они проверяют гостей кошкой.
4
Неотвратимое стало ближе на один день, а Мэллит все еще не отыскала способ. Мысль пробраться в покои первородной Габриэлы гоганни отбросила сразу. Девушка видела, по которой из лестниц спускается Эмилия, и, гуляя по стенам, запомнила, откуда выходит в сад та, кого предстояло убить, но как исполнить задуманное в незнакомых комнатах? Как войти и потом выйти, никого не потревожив?
Безумного Фалиоля, чья мать была частой гостьей в отцовском доме, никогда не оставляли одного. За первородной Габриэлой смотрели Эмилия с мужем, но иногда им помогали другие женщины, и они не были ни глупы, ни слепы. Что скажут о гостье, поднявшей руку на хозяйскую кровь, сколь бы злобной та ни была? Нареченная Юлианой останется в Озерном замке до родов, ей нужны покой и забота названой дочери, но кто готов принимать лекарства и пищу из рук убийцы? И как объяснить первородному Валентину, что его сестра умерла, чтобы он жил? Если истину удастся скрыть, смерть безумной будет таким же избавлением для близких, как смерть Ликелли, что не вставала со своего ложа шесть лет, проклиная тех, кто ее обмывал и кормил.
Ночью Мэллит приснилось, что она убивает Габриэлу хлебным ножом. Девушка проснулась, чувствуя на своих руках кровь и помня, что первый удар не стал смертельным. Гоганни торопливо засветила ночник и осмотрела руки – они были чистыми и пахли лавандой. Ужас прошел, но сон не возвращался. Сев в постели и обхватив коленки, девушка думала о том, что нож не годится, разве только ударить так, будто Габриэла покончила с собой. Это смог бы лекарь или воин, а Мэллит всего лишь умела разделывать птицу и мясо. Куда бить, она представляла, но как покончить с жертвой, не замаравшись в крови?
Ночь ползла на запад, в окне менялись созвездия, а девушка упорно перебирала страшное и отбрасывала невозможное. У нее не было яда, она не успела узнать местные ягоды и грибы, к тому же оставшееся от господ забирают слуги. Пусть такая смерть и не вызовет подозрений, но чем виновата Эмилия с ее вечно усталыми глазами и добрый Эдуард, а ведь у них трое детей…
– Почему ты не спишь?
Роскошная в сборчатой рубашке и чепце стояла на пороге.
– Я проснулась, гляжу, у тебя свет.