Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат
Шрифт:
– Вы говорите сейчас не как военный. Военные, талигойские военные, не склонны мирволить подлецам. Я помню, как вы – говоря «вы», я имею в виду не только вас лично – требовали казни Борна и его соучастников.
– Я тоже помню. Вы и ваши родичи в те поры склонялись к милосердию. И вам не требовалось при этом кормить и приставлять к делу беженцев.
– Говоря – договаривайте. Под моими родичами вы подразумеваете мою сестру и ее мужа? Что ж, Манрик оказал услугу вам, вы оказали услугу Манрику… Савиньяки и Алва всегда ненавидели Приддов.
– Допускаю, что я мог бы возненавидеть тех, кто причинил зло
– В таком случае не смею вас долее задерживать. Желаю вам доброго пути.
– Благодарю вас.
Скрип кресла, стук двери… Родственные чувства дают такие разные плоды! Гогенлоэ почти не общался с сестрой и ее «спрутом», но жаждет мести. Графиня Ариго с сестрой была неразлучна, но после мятежа Борна послала всех уцелевших родичей к кошкам. Она примчалась с соболезнованиями в Сэ первой, вторым был Анри-Гийом. Старик метал громы и молнии и требовал казни убийцы, чтобы через пять лет втравить семью в мятеж…
– Мой маршал, эскорт готов.
– Едем.
Ссоры не было, и регент спустился во двор проводить вырвавшего у Гаунау мир маршала. Ссоры не было, и маршал, блистая новенькой «Октавией», четко и весело поблагодарил регента за гостеприимство и пообещал еще до осени запечатать Полуночное море. Вскочил в седло, махнул шляпой и простился со Старой Приддой и Южной Марагоной. Оставалось выбрать дорогу. Надор или Оллария? Дела или мать?
Рудольф не желал появления Савиньяка у фок Варзов, но об Олларии не сказал ни слова. Что может быть проще, чем отправить Хеллингену приказ о выступлении и свернуть за заставой на юг. Ли так бы и сделал, будь он нужен матери или столице, но сейчас мать была нужна ему, она могла понять… Она бы поняла, почему сын не верит ни в способность Вольфганга остановить Бруно, ни в способность Рудольфа удержать Талиг, если Алва не найдется. Дальше их двоих не пойдет, но вместо одной тревоги будет две, а это неправильно. Нуждайся Ли в помощи действием, он бы не колебался, но если можно лишь ждать и готовиться неизвестно к чему, делай это один. И плевать, любишь ты фехтовать, воевать, лгать, писать вирши или терпеть не можешь, потребуется – станешь хоть акушером, хоть душителем младенцев, хоть регентом.
Лионель поправил шляпу и повернул Грато на север.
Глава 10
Дриксен. Щербатая Габи. Устричное море
400 год К.С. Ночь с 6-го на 7-й день Летних Волн
1
«Хитрый селезень» уходил с вечерним отливом. Шкипер умело лавировал, и северная звезда Ретаннэ, что ведет моряков в открытом море, висела то по носу, то по правому борту. Руппи следил за звездой, лениво удивляясь удаче и тому, что больше не нужно ни ждать, ни убегать. Спать хотелось зверски, но сначала требовалось оторвать ладони от влажного дерева, спуститься в каютку, стянуть сапоги…
Сзади затопали, но Фельсенбург не обернулся, только захотел, чтобы пробежали мимо. Желание не исполнилось: кто-то шумно засопел и доложил, что пожилой господин ждут в своей каюте. Руппи кивнул и побрел за посыльным – молодым парнем, чем-то похожим на шкипера. Поднимаясь на борт, лейтенант был готов и к докладу, и к разговору, но Грольше сказал, что Олаф спит, и Руппи, сам не зная почему, обрадовался отсрочке.
– Вот, – сказал провожатый, – тута. Шкипер свою уступили.
Каютка была крохотной, но Олаф в ней выглядел уютно, что ли. Мысль была глупой, и улыбка, которая помимо воли растянула губы, тоже.
– Здравствуй, – поздоровался адмирал цур зее. – Садись. Ты все это сделал один?
– Как бы я смог? Нас было…
– Йозев мне рассказал, что знал. Само собой, тебе понадобились люди, и ты их нашел, но без тебя ничего бы не было. Так?
– Не знаю. – Руппи не врал. Кто-то мог попытать счастья прямо у ратуши. С того же Луциана сталось бы пустить в ход не только золото, но и Свечу, да и Шнеетали… Ну не могли же они сидеть просто так?!
– Я боялся, что тебе подсказали…
Олаф? Боялся?!
– Мне подсказывали… Йозев, Грольше, епископ…
– Но решил ты сам?
– Да.
– Расскажи, как это было.
Доложить просто, но Олафу нужен не доклад.
– Мама сожгла ваши письма. – Прости, мама, но адмирал должен знать, что его адъютант не прятался! – Поэтому я и не отвечал. Я был в полном неведении, пока не оказалось, что к нам едет Гудрун… принцесса Гудрун.
– Постой. Твоя мать сказала, что сожгла мои письма? Но я тебе не писал.
– Не писали?
– Я не нарушал закон, да и зачем бы? Ты не стал бы лгать под присягой, а и кесарю, и мне, и бедняге Шнееталю требовалась правда.
Значит, мама сожгла подделку! Убийцы начали с писем, не вышло, придумали фальшивого Дица и добились бы своего, не вмешайся она… О таком не расскажешь. Схватка и танец, танец и ветер… Это поймут лишь те, кто хоть раз целовал чудо с чаячьими крыльями. Пусть смертельно опасное, плевать, от смерти жизнь лишь становится ярче!
– Мой адмирал, – Руппи сделал усилие и вернулся в уютную каюту к ждущему ответа человеку, – меня собирались выманить из замка и убить, прежде чем я дам показания. Первое им удалось, второе нет, но возвращаться в Фельсенбург я не стал. Поехал под чужим именем в Эйнрехт разобраться в том, что происходит. Мне не хотелось встречаться с родственниками, и я отправился к Файерманам. Мастер Мартин мне сказал, что кесарь болен, а регентом стал Фридрих. Дальше мне просто повезло. Я встретил адрианианцев и занял у них денег, потом отыскал боцмана Канмахера. Его внук был моим другом…
– Я помню обоих… Обвинитель много говорил о молодом человеке с твоими приметами. Ты дал повод?
– Не думаю. Я вызвал и убил двоих придурков. – Пока двоих, только Олаф не Фридрих, чтобы обещать ему чужие шкуры. – Кроме покойных, меня никто не видел.
– Ты дрался из-за меня?
– После дуэли я встретил адрианианцев, – попытался уйти в сторону лейтенант. – Мы поладили. Мне кажется, епископ Луциан на самом деле магнус Славы, потому что…
– Не части, – устало попросил Олаф. – Я все равно скажу тебе что должен. Я не хотел умирать, тем более так…