Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат
Шрифт:
«Никогда не делай то, что за тебя сделают враги». Дурацкое в своей наглости правило в Кадане и Гаунау работало исправно, по крайней мере с дриксами. Если кидаться на противника неудобно, устрой так, чтобы он сам явился туда, где твоя атака будет успешной. Не пойдет? Надо привести. Не хочет? Сделай так, чтобы захотел! У Савиньяка хотел как миленький, у Реддинга «приглашения» тоже выходили неплохо. По крайней мере в начале кампании, но в Южной Марагоне вряд ли знают этот трюк, тем более фуражиры. Попробовать, во всяком случае, стоит.
– Господа, сейчас совершенно неважно, какое село или хутор обобрали эти красавцы. Времени у нас немного, давайте быстро. Кто у вас тут лучший наездник?
– Я, – живо откликнулся Бертольд,
– Он.
Глава 2
Талиг. Южная Марагона. Талиг. Хексберг
400 год К.С. 8-й день Летних Волн
1
Успели, пусть едва-едва, но успели! Всадники, по-видимому, игравшие роль головного дозора, были уже в паре сотен шагов от покрытого густой лещиной взгорка; пехота, приотстав, топала позади. Там же, за первыми шеренгами, ехало верхами еще человек пять. Как подозревал Чарльз, они-то и были самой ценной добычей, но вот добраться до нее…
– Пора уже, а то в самом деле перехватят, – не выдержали в лещине. – Ну давай же!
Бертольд считал так же. Из-за кустарника, почти на самом верху, вразнобой грохнуло несколько выстрелов, и облачка белого дыма поплыли к небу. Передовые всадники сперва замерли, потом стали было заворачивать коней, и тут теньент начал свой спектакль. Одинокий всадник в хорошо различимом черно-белом мундире выскочил из зарослей на дорогу и, постоянно озираясь, погнал коня вниз по склону. На скаку достал из ольстры пистолет, обернулся, выстрелил в невидимых пока еще преследователей. В кустах вновь рявкнули мушкеты, талигоец покачнулся в седле, едва не свалившись под ноги коню, как-то выправился и «увидел», куда, верней, к кому несется. Это фрошера, естественно, не обрадовало, он дернул повод, и рыжий послушно свернул, пытаясь унести хозяина от новой напасти.
Дриксы справились наконец с растерянностью. Картина была проста и понятна, действия, которые следовало предпринять, – тоже. Трое всадников остались на дороге, остальные, человек семь или восемь, рванулись наперерез беглецу. Тот уже промчался по склону, еще больше взял в сторону и теперь уходил от дороги влево, прижимаясь к опушке, но разумно не пытаясь на полном скаку влететь в чащу. Преследователи изо всех сил понукали лошадей, стараясь настичь добычу раньше, чем она доберется до дальнего края луга. «Раненый» снова закачался и стал сползать на сторону, его конь сбавил ход…
– Ну, обезьяна! – не выдержал марагонец. – Сам сейчас поверю, что его подбили.
– Отлично, – похвалил от души и Чарльз. Теньент не хвастал, когда говорил, что управится, – болтался в седле он безупречно. Скрюченная посадка, неуверенные движения, все эти дерганья и раскачивания выглядели достоверней не бывает. Разогнавшиеся фуражиры, предчувствуя скорый и несомненный успех, позабыли обо всем, кроме дичи, которая вела их прямиком в объятия драгун. Бертольд, пролетая мимо, еще успел приветственно махнуть рукой, и тут же с топотом и улюлюканьем накатилась погоня.
– Когда поравняются, – напомнил себе и другим Чарльз. – Давай!..
Подвоха преследователи не ожидали и то, что сами угодили в западню, поняли, когда драгуны были уже рядом. Хлопнуло несколько выстрелов, пару раз лязгнули палаши… Криков и ругани оказалось гораздо больше, чем пресловутой «музыки боя». Потом донеслась и «музыка» – с дороги. Оставшаяся часть роты усиленно привлекала к себе внимание вражеской пехоты мушкетными залпами. Судя по ответному грохоту, привлекла.
Сам Давенпорт в драку не полез, и так на каждого «гуся» пришлось по паре охотников. Драгуны не нуждались даже в помощи марагонцев, и вообще, пока все в порядке, толковый командир только смотрит, как бы ни тянуло выхватить шпагу и броситься вперед. У толкового командира половину дела сделают враги, половину – подчиненные. Сегодня капитан Давенпорт имел все основания гордиться и собой, и своими людьми: не прошло и полминуты, как возжелавшие поохотиться дриксы оказались на земле. Все. Драгуны споро вязали руки выжившим, которых, увы, набралось лишь трое, а стрельба на дороге не прекращалась. Надо было глянуть, как идут дела там. Надо было решать…
– Быстрей! – поторопил Чарльз исцелившегося на глазах «раненого». – Пока совсем не очухались.
2
Роскошная была красива и понятна, словно она не носила браслета и колючей звезды, а распускала пояс невесты и входила, опустив глаза, в дом супруга своего, чтобы стать для него Кубьертой и розгой, хлебом и цветком. Роскошная вспоминала и поучала, а Мэллит казалось – время повернуло вспять и она вернулась в Агарис, чтобы выслушать хозяйку дома, в который ее никогда не введут. Странное чувство мешало помнить, что недостойной Мэллит давно нет, а названный Ротгером – это песня, но не судьба. Гоганни смотрела на исполненную лунных соков женщину с волосами цвета мимозы, а та говорила, и в отпустившем хозяина доме остановить ее было некому.
– …нельзя ждать от моего племянника, что он возьмется за ум, хотя сердце у него и доброе. Курт говорит – будь Ротгер хоть немного серьезней, из него получился бы достойный офицер. Он любит свои корабли и знает свое дело, но во всем остальном сущий мальчишка. Курт не представляет, как можно в такие годы быть таким безалаберным… Избави тебя Создатель, Мелания, от мужа, у которого в голове ветер и звезды! Курт все еще надеется заставить Ротгера вести себя как подобает военному, но время упущено…
Если б только моя покойная сестра, имевшая глупость отдать руку марикьяре, не смотрела глазами мужа… Ее предупреждали, что до добра это не доведет… Курт говорит, что в Хексберг о приличном воспитании не могло быть и речи… Отослать сына в дом своего отца, как это принято… Когда наша бедная матушка впервые увидела Ротгера… Курт очень недоволен, но даже ему…
Мэллит слышала и не слушала, как не слушала женщин в доме отца. Роскошная приехала, когда лето только начиналось, для нее открыли обитые голубым комнаты, а наутро фельпский гость переехал к нареченному Рубеном. «Неприлично юной девушке делить кров с неженатым молодым человеком», – сказала роскошная, и гоганни стало стыдно, будто кто-то заглянул в ее сны, жаркие и непристойные, в которых она забывала о своих бедах и смеялась. Там, в рожденных луной сказках, вместе с ней смеялся и просил ласки фельпский гость, чье сердце кануло на морское дно вместе с любовью. Нареченный Луиджи потерял девушку, похожую и непохожую на Мэллит… Это так просто – любить унесенных смертью! Разве может конь растоптать душу, как растоптал тело нареченного Альдо? Приди смерть прежде прозрения, бывшая Залогом оплакивала бы потерю всю жизнь, но мотыльку любви оторвали крылья, и остался червяк ненависти.
Когда весть из страшного города дошла до холодного моря, Мэллит засмеялась и захлопала в ладоши, а потом злоба иссякла, и вернулась жизнь, звенящая как ручей и полная сладких снов о невозможном. Она просыпалась, и фельпский гость становился чужим и печальным, но не все в звездных снах было мороком. Когда названный Луиджи уходил, гоганни поймала его взгляд, и он был зовущим и жарким…
– …нельзя допустить, чтобы ты оставалась на постоялом дворе, в который мой племянник превратил свой дом. – Мягкая рука легла на голову Мэллит, и гоганни от внезапности вздрогнула. – Курт согласится… Мы обязаны позаботиться о тебе, ведь Ротгер на это неспособен. В Бергмарк много серьезных молодых людей, но тебе надо лучше кушать и заняться платьями и постельным бельем… Не будем тянуть… Брать у торговцев глупо… Совсем недалеко… Отличное полотно… ночные сорочки и простыни… приданое… еще наша покойная матушка… знаю двадцать второй год…