Сердце
Шрифт:
– Ты думаешь, если умеешь резать по живому сердцу, то уже познал все его тайны?
– Хватит! Я звоню директору, пусть он сам с тобой разбирается, Шевчук махнул рукой и направился к выходу. Журналист устремился следом.
Дверь хлопнула, Иванов вздохнул и вдруг почувствовал, что кто - то тронул его за плечо.
– Не уступайте, Владимир Васильевич, - горячо прошептала Светлана.
– У него у самого нет сердца, это ему требуется пересадка...
– Ты умница, Света, - пробормотал он.
– Наконец-то услышала и я ласковое слово. И как это вы сподобились, Владимир
– Не смотри на меня так, Светик. Не отдам я его им. Пусть зовет хоть директора, хоть министра хоть самого архангела Гавриила. Не отдам, пока не буду уверен.
Она опустила маску, тряхнула головой и вдруг порывисто поцеловала его в колючую щеку. Они были одного роста и стояли теперь рядом глаза в глаза. Иванов неловко провел ладонью по щеке и посмотрел на пальцы.
– Нет там губной помады, Владимир Васильевич, успокойтесь, - она снова подняла маску, глаза её смеялись.
– А ты доверила бы мне свое сердце?
– спросил Иванов.
– Тебе?
– она тут же поправилась: - Вам? Вряд ли: в сердцах вы тоже не очень-то разбираетесь.
– Так-так...
– он не знал, что ответить и перешел на деловой тон. Операция Шабанову пока не потребуется. Будем просто наблюдать и лить растворы, - он повернулся и вышел из операционной. В коридоре его встретил слегка перепуганный Сергей.
– Там в ординаторской... Тебя шеф к телефону.
– А ты куда?
– Скорая привезла пострадавшего. Множественные резанные раны спины, кровопотеря. Врезался спиной в стеклянную дверь. Или его врезали. Был в одних трусах. Спина - как бифштекс.
– Понятно. Если понадоблюсь, вызовешь.
Иванов вошел в ординаторскую и поднял трубку:
– Дежурный хирург Иванов, - машинально отбарабанил он.
– Из трубки донесся знакомый глухой голос шефа с обычными ироническими интонациями. В хирургии он был легендарной фигурой, а противошоковое отделение было его детищем. Старик был резок на язык, но зла на него не держали - за отходчивый характер и простоту.
– Что там у тебя стряслось, черт побери? Почему директор мне спать не дает? Есть же договоренность о предоставлении доноров... Почему я в 4 часа ночи должен выслушивать от него всякую галиматью?
– Александр Николаевич, рука не поднимается. Он ещё не умер. Он - на краю. Не нравится мне этот ажиотаж. Уж слишком настырные ребята. Подняли шум, давят, вас разбудили. Не могут подождать что ли?
– Иванов знал, чем зацепить шефа за живое. Тот не любил слишком быстрых и решительных хирургов. Ценил осторожность, умение ждать.
– Не уверен - не отдавай. Но не зли начальство. Все должно быть в меру - дипломатично, вежливо, без истерик. Понял? Шевчуку скажи, что команду от меня получил и все сделаешь. Кто сейчас в операционной?
– Сергей.
– Встань сам к столу. Чтобы не маячить по коридорам. И сам будешь при деле и от них на время отгородишься. И имей в виду: если меня ещё раз разбудит директор, выгоню из отделения к чертовой матери. Сошлю в НИИ, собак резать.
Иванов положил трубку и задумался. Странная вещь наша наука. Казалось бы: есть объективные законы природы, логические причины и следствия. Но вдруг оказывается, что все зависит от чего-то эфемерного, нематериального, нерегистрируемого приборами. Может ли в этом случае наша наука считаться наукой?
Закрыв комнату, он отправился в операционную.
– Сергей, я тебя заменю. Только обработаю руки. Иди в ординаторскую. Явится Шевчук, скажешь, я оперирую. Будем тянуть резину, - он подмигнул внимательно слушавшей его Светлане.
– И еще: в коридоре возможно жена Шабанова. Заведи её к санитарочкам, спрячь. Как бы Шевчук ей там чего не наговорил. Он ведь на Шабанове уже крест поставил. В реанимации предупреди: явится Шевчук, пусть скажут, что энцефалограмма давала всплеск... пару раз.
– А если он...
– Пусть делает, как я говорю. Кто у нас старший? Могу я хоть раз воспользоваться служебным положением?
Через полчаса, наложив последний шов, Иванов стянул с лица маску.
– Ух! Давно столько не штопал.
Светлана подцепила корнцангом большую салфетку и несколькими касаниями промокнула ему блестящий от пота лоб.
– Спасибо. Ты была прекрасна.
– Была?
– Не придирайся, - он стянул перчатки.
– Я загляну в реанимацию. А потом запрусь на ключ во второй ординаторской. Ищи меня там.
Светлана тоже сняла маску:
– Пять утра, Владимир Васильевич, больше никого не привезут. Народ успокоился окончательно. Я вот что подумала: в 9 мы уйдем, а наши сменщики возьмут и подпишут акт о смерти Шабанова...
– Ты молодец, Светик, я то же самое подумал. А потому я остаюсь.
– Можно и я останусь?
– Конечно.
В ординаторской стоял застарелый запах сигаретного дыма. Иванов открыл форточку, за окном продолжал сыпать снег. Включив настольную лампу, он не раздеваясь повалился на диван. Странно смотрела на него Светлана. Он попытался представить себе её без форменного халата, в обычной её одежде короткой юбочке и тесном свитере, вызвать а памяти её глаза... Странный взгляд, непонятный-то ли призывающий, то ли насмешливый...
Разбудил его панический стук в дверь. Иванов вскочил с дивана и повернул ключ. Перед ним стояла Светлана, глаза её сияли.
– Там... Там, - она показала рукой в сторону реанимации, - Скорее! Там этот Шабанов... Он очнулся и буянит.
– Как буянит? Он же был фиксирован. Трубка в трахее...
– Он все вырвал, представляете? Вырвал трубку и теперь сидит и ругается. Классно ругается...
В реанимационном зале царила неразбериха. Бригада анестезиологов, облепив сопротивляющегося Шабанова, пыталась уложить его на стол. Рядом, с длинным скатанным полотенцем в руках суетился Сергей, поджидая подходящего момента, чтобы связать Шабанова. Дыхательный аппарат был отброшен в сторону, на полу змеилась резиновая трубка для трахеи. Обнаженное мускулистое тело ничего не понимающего Шабанова билось в объятьях нескольких мужчин. Наконец, он сдался и повалился на реанимационный стол. Сергей ловко обмотал ему руки полотенцем, перехлестнул концы снизу, затянул и быстро проделал то же самое с его ногами. Шабанов затих, удивленно обводя присутствующих взглядом.