Сердечные струны
Шрифт:
— Вот, возьмите свою глупую птицу.
Его команда вернула Теодосию из состояния глубокой задумчивости. Она быстро взяла Иоанна Крестителя из рук мужчины.
— Ваше раздражение по отношению к моему попугаю совершенно необоснованно. На него ни в коей мере не может быть возложена ответственность за наше падение. Очевидно, вы недостаточно хороший наездник. Верховая езда требует прекрасного равновесия, того, чем вы явно не владеете. Более того, я отказываюсь верить, что вы получили какие-либо повреждения. Ваше падение было смягчено этой массой…
— Мое легкое падение никогда бы не произошло, если бы этот маньяк в перьях не напугал до смерти моего…
— Маньяк в перьях? — Теодосия прищелкнула языком и покачала головой. — Сэр, это весьма неудачный набор слов. Вы не можете говорить о птице, как о маньяке.
Он разинул рот.
— Не могу?
— Нет. Слово «маньяк» используется только по отношению к людям. Да будет вам известно, моя птица — африканский серый, вид попугая, который является предметом восхищения и желания в продолжение всего существования цивилизованного мира.
— О, чтоб его — мне плевать, будь этот маньяк в перьях хоть японским фиолетовым, и мой выбор слов не ваше дело, черт побери! И надо же было набраться наглости, чтобы заявить, что я не умею, ездить верхом. — Он поднял свою шляпу из пыли. — Я не могу вспомнить ни единого дня в своей жизни, когда бы я не сидел на лошади!
— Мой бог, сэр, да вы сходите с ума.
— Это я-то сумасшедший? Все, что я делал, это въезжал в город! Это вы носились тут по всему околотку, гоняясь за изнеженным попугаем и исправляя выбор слов других людей.
Теодосия отошла в тень под высокий дуб.
Мужчина наблюдал за ней сквозь прищуренные веки — мягкие округлости ее бедер покачивались, темно-синяя ткань дорожного костюма облегала тонкую талию и шуршала вокруг того, что, как он предполагал, было длинными, стройными ногами; он не мог разглядеть грудь — ее чертова птица прижималась к ней, а поскольку он был слишком зол, чтобы обратить внимание на нее прежде, то не мог вспомнить, была ли она маленькой или большой и пышной, как ему нравилось.
Нравилось? Эта женщина ему совсем не нравилась. Даже если у нее была большая полная грудь, он не собирался симпатизировать ей.
И все же, размышлял он, необязательно было испытывать симпатию, чтобы оценить ее внешность. В самом деле, по его мнению, большие полные груди были единственной стоящей принадлежностью женщин.
— Ваша вспыльчивость представляет интерес, сэр, — неожиданно заявила Теодосия, стоя посреди островков ярко-синих колокольчиков и лиловых полевых гвоздичек. — О, я прекрасно понимаю, что падение на кучу перепревающего органического удобрения было далеко не из приятных происшествий, но вы моментально пришли в ярость, причем настолько бурную, что я подумала, нет ли необходимости в некоторой форме цикурирования.
Он настолько напряженно наблюдал за ней, что едва ли слышал ее слова. Но спустя секунду осознал, что она сказала, — его глаза расширились так, что стало больно векам.
— Боже милостивый, это что же, в обычае у северных женщин угрожать мужчинам кастрированием?
Она слегка склонила голову.
— Что вы такое говорите, сэр? Я абсолютно ничего не сказала о кастрации.
— Вы сказали:..
— Цикурирование. Цикурировать — значит успокаивать, смягчать. Ваша ярость заставила меня задуматься, не могу ли я каким-то образом уговорить вас выйти из вашего взъерошенного состояния.
Он нахмурился, больше не в силах постичь как и о чем она говорит, так и почему он до сих пор ее слушает.
— Леди, у меня такое чувство, что вы в своем роде гений, но, будь я проклят, если вы к тому же не помешанная.
Он подошел к своей лошади.
— Мы с моим зятем Аптоном досконально изучали чувство гнева несколько лет назад, — рассуждала Теодосия, наблюдая, как его мускулистое тело взлетало в седло. — В процессе мы заинтересовались психологией, и это было в высшей степени увлекательно. Наши исследования привели нас к выводу, что многие люди, обладающие вспыльчивым нравом, испытали различные и длительные формы напряжения и печали в годы детства. Но, конечно, существуют также и люди, обладающие чертами жестокости вследствие того, что были крайне избалованными детьми. Какое из двух в вашем случае, сэр?
Удивление, словно невидимый кулак, с силой ударило его.
Напряжение и печаль.
Как эта женщина догадалась?
Он надвинул шляпу. Не сказав ей больше ни слова, пустил жеребца в легкий галоп по направлению к городу.
Прибыв на железнодорожную станцию, Роман Монтана спешился, привязал лошадь к столбу и полез в седельную сумку за табличкой, где было написано имя женщины, которую доктор Уоллэби прислал его встретить. Он посмотрел на имя.
Теодосия Уорт.
— Теодосия, — пробормотал он. — Чудное имя. Интересно, такая же ли она странная, как и ее имя? Возможно.
Но никто не мог быть более странным, чем женщина, которую он только что оставил за городом.
Благодарение Богу за это.
— Красивая лошадь, — сказал низкий голос позади него. — Проворный и в то же время крепкий. Необычное сочетание. Он быстр?
Привыкший к подобному любопытству, Роман повернулся и стал ждать следующих слов мужчины. Он хорошо знал, что это будут за слова. Почти каждый, кто видел его жеребца Секрета, изъявлял желание купить его.
Мужчина еще раз осмотрел лошадь.
— У меня ранчо примерно в семидесяти пяти шлях отсюда. Не хочешь его продать? Я заплачу хорошие деньги.
Роман улыбнулся. Ранчеро ошибался, если надеялся использовать Секрета в качестве племенного жеребца, ибо конь был результатом некоего необычного и озорного скрещивания, которое Роман предпринял десять лет назад. Он не рассказывал ни одной живой душе о своей юношеской проделке и о подробностях ее неожиданного и в то же время совершенно необычного результата, и не собирался этого делать.