Шрифт:
Глава 1. Прошлое. О сломанной удочке и мальчишеских мечтах
Пожалуй, всё началось из-за удочки.
Мальчишка из рода хвостатых сидел у задней стены родительской хижины, возведённой в зелёном сердце Моховых болот, и вдохновенно мастерил что-то из прутьев и шишек.
— Эй, крыса помойная! — раздался вдруг насмешливый голос, и рядом упал камень.
Если бы мальчишка не был так увлечён своей поделкой, уж верно, он бы услышал плеск и пыхтение Гундольфа, злейшего своего врага, подбирающегося к отдалённому островку в проржавевшей бочке. Толстяк Гундольф
— Что, не добраться до меня, да, крысёныш? — принялся злорадствовать Гундольф, остановившись в некотором отдалении от берега. — Зато ты сам у меня как на ладони! Крыска, драпай в норку!
А ведь хвостатые не так уж сильно отличались от людей. Да, у них были хвосты — у некоторых совсем небольшие, но их никто не видел, показывать считалось неприличным. Уши, покрытые короткими шерстинками, слегка заострялись кверху. Но если представитель этого народца наденет штаны пошире, а уши прикроет волосами, от человека его не отличить. Да, ногти грубее обычного, да, передние зубы крупноваты и самую малость выступают вперёд, но разве не бывает такого и у людей?
Вот только глаза, тёмно-карие, почти чёрные, с живым блеском, могли их ещё выдать.
В городах хвостатые селились на окраинах, строили дома из того, что удавалось стащить поблизости, не брезговали шарить и по помойкам, это ночами. А увидишь такого на улице днём — проверь, на месте ли ещё кошелёк, да держи его покрепче.
Но здесь, на болотах, все оказались равны. Отщепенцы, бежавшие из города Пуха-и-Пера, стали одинаково бедны. Им нечего было красть друг у друга, и пропитание они добывали с трудом, поддерживая соседей крохами, когда те оказывались в нужде. Ведь если не поможешь сегодня, то и тебе завтра не помогут.
И никто уже не глядел, люди ли, хвостатые. Лишь Гундольф, заклятый враг, прицепился отчего-то и не давал покоя.
Мальчишка хвостатый уклонился от очередного камня. На что рассчитывал этот людской ребёнок? Хвостатые очень ловки. Но как же некстати толстяк явился — дома никого, и отец не придёт на помощь. Камни — полбеды, ну а как доплывёт до островка? В ближнем бою он всё-таки сильнее, а бежать отсюда некуда, и двери хижины не запираются. А самое плохое, опять изломает поделку!
— Что, крыска, струсила? — ехидно протянул Гундольф, пригибаясь за очередным камнем. Голос его, отражённый от стен бочки, звучал гулко. — На, получай!
Хвостатый опять увернулся. Наклонился подобрать с земли тележку, которую мастерил из палок, и думал бежать в дом, но тут крик Гундольфа заставил его бросить дело и оглянуться. Совсем не победный это был крик.
Проржавевшая бочка, пожалуй, не лучшее средство, чтобы плыть через топь, да ещё и с грузом камней на дне. Толстяк немало потрудился, собирая снаряды для атаки. Борта и так-то стояли едва не вровень с зелёной водой, а после броска, в который Гундольф вложил всю силу, бочка накренилась и зачерпнула вонючую жижу.
Мальчишки замерли, глядя друг на друга. Никто из них не знал, что делать. Голубые глаза, округлившиеся от страха, не отрывались от тёмно-карих, тоже широко раскрытых.
Но вот страх пересилил гордость.
— Помоги! — прохрипел Гундольф, у которого от ужаса перехватило дыхание. — Ковар, вытащи меня!
Вспомнил-таки имя, а то всё «крысёныш» да «крысёныш».
Хвостатый раздумывал недолго. Лезть в воду — верная смерть. Бочка недалеко от берега, протянуть бы что-то длинное, но что? Свой шест этот герой упустил. На замшелом островке ничего не росло, не хранилось тут и веток, заготовленных для растопки. Родители не раз повторяли, что огонь на болотах лучше не разводить. Зимой грелись, натягивая на себя ворох тряпья, а питались тем, что растёт в лесу, да птичьими яйцами. Вот только рыбу ели варёной, но рыбачить ходили к лесному озеру и огонь разводили там же.
Рыба! В углу у двери хижины стоит отцова удочка, доставшаяся тому ещё от деда, а тот её, верно, где-то стянул, уж больно хороша она для хвостатых. Не один сосед просил обменять, но отец удочку берёг. Удилище длинное и должно дотянуться до бочки.
Мальчишка метнулся к двери.
— Куда ты? Не бросай меня! — заорал за спиной глупый Гундольф. Лишь бы не принялся барахтаться со страху и не утоп взаправду.
Ковар оглядел хижину в последней надежде, но нет, здесь действительно не оказалось ничего другого, что подошло бы, кроме отцовой удочки. Поколебавшись мгновение, мальчишка решительно протянул руку и сжал удилище, а затем поспешил наружу. Пришлось войти в воду едва ли не по пояс.
— Держи!
Толстяк дёрнулся, ухватил широкий конец удилища. От страха он, похоже, ничего не соображал, уж точно не заботился о том, чтобы удочка осталась целой.
Немного погодя мальчишки сидели рядком на берегу, промокшие, перепачканные, и размазывали слёзы по лицам. Гундольф, наверное, от пережитого страха и унижения, а вот хвостатый плакал об удочке, сломанной в двух местах. Неясно ещё, что скажет отец. Но не гнев отцовский страшен, а просто — жаль эту чудную удочку, и что отец огорчится, и что всё это ради толстяка, чтоб он был неладен.
— Слышишь, — вдруг зло сказал Гундольф, — не думай, что мы теперь друзья!
Больше они не перемолвились ни словом, пока сумерки не сгустились над болотами и родители хвостатого не вернулись из леса.
Первым делом отец отвёз толстяка родителям, которые уже хватились отпрыска, а затем долго сидел, крутя изломанное удилище так и сяк.
— Ты поступил правильно, — только и сказал он сыну. Даже бранить не стал, но на душе у мальчика всё равно было горько.
— Я вырасту и сделаю тебе удочку ещё лучше, — пообещал он. — Самую прочную, которая никогда не сломается!
— Чудачина, — улыбнулся отец, ероша тёмные волосы мальчишки. — Что ж, буду ждать. Не спишь-то чего?
— Да что-то... — замялся мальчик. — А расскажи мне ещё про город!
Отец хмыкнул.
— Ну что ж, — сказал он. — К западу отсюда есть город с широкими улицами, вымощенными камнем, и высокими домами, как две или даже три хижины, поставленные друг на друга. Прежде он звался городом Пуха-и-Пера, и правили им пернатые, живущие в серебряном дворце. Не только городом, конечно, а всеми нашими Южными долинами. Так уж повелось издавна, что пернатый народ заботился о Лёгких землях. И Восточными равнинами управляли они же, и севером.