Серебряная ложка
Шрифт:
Молчание нарушил Сомс.
— Возьмите мускатный орех, мистер Уилмот. Дыня без мускатных орехов...
Когда Флер встала из-за стола. Сомс последовал за ней в гостиную, а Майкл увел молодого американца в свой кабинет.
— Вы знали Джона? — спросил Фрэнсис Уилмот.
— Нет, ни разу с ним не встречался.
— Он славный человечек. Сейчас он разводит персики.
— И думает заниматься этим и впредь?
— Конечно.
— В Англию не собирается?
— В этом году нет. У них прекрасный дом, есть лошади и собаки. Можно и поохотиться. Быть может, будущей осенью он приедет с
— Вот как? — отозвался Майкл. — А вы долго думаете здесь прожить?
— К рождеству хочу вернуться домой. Я думаю побывать в Риме и Севилье. И хочу съездить в Вустершир, посмотреть дом моих предков.
— Когда они переселились?
— При Вильгельме и Марии. Были католиками. Там хорошо, в Вустершире?
— Очень хорошо, особенно весной. Много фруктовых садов.
— О, вы еще здесь что-то разводите?
— Очень мало.
— Я так и думал. В поезде, по дороге из Ливерпуля, я смотрел в окно и видел прекрасные луга, двух-трех овец, но не было людей, работающих в полях. Значит, теперь все живут в городах?
— За редкими исключениями. Вы должны съездить в имение моего отца; в тех краях еще можно найти одну-две брюквы.
— Печально, — сказал Фрэнсис Уилмот.
— Да. Во время войны мы снова начали сеять пшеницу, но затем бросили это дело.
— Почему?
Майкл пожал плечами.
— Непонятно, чем руководствуются наши государственные деятели. Когда они у власти, им плевать на земельный вопрос. Как только они попадают в оппозицию, так начинают о нем трубить. К концу войны у нас был первый воздушный флот в мире и земледелие начало было развиваться. А как поступило правительство? Махнуло рукой и на то и на другое. Это трагично. А что разводят у вас в Каролине?
— В наших краях возделывают только хлопок. Но теперь не легко на этом заработать. Рабочие руки стоят дорого.
— Как, и у вас то-же самое?
— Да, сэр. Скажите, иностранцев пускают на заседания парламента?
— Конечно. Хотите послушать прения по ирландскому вопросу? Я могу устроить вам место на галерее для знатных иностранцев.
— Я думал, англичане — народ чопорный, но у вас я себя чувствую совсем как дома. Этот старый джентльмен — ваш тесть?
— Он какой-то особенный. Он банкир?
— Нет. Но, пожалуй, следовало бы ему быть банкиром.
Взгляд Фрэнсиса Уилмота, бродивший по комнате, остановился на «Белой обезьяне».
— Знаете, — сказал он тихо, — вот это изумительная вещь. Нельзя ли устроить, чтобы этот художник написал мне картину, я бы отвез ее Энн и Джону.
— Боюсь, затруднительно будет. Видите ли, он был китаец, даже не самого лучшего периода, и уже лет пятьсот как отправился к праотцам.
— Ах так! Ну, животных он прекрасно чувствовал.
— Мы считаем, что он прекрасно чувствовал людей.
Фрэнсис Уилмот удивился и промолчал.
Майклу подумалось, что этот молодой человек вряд ли в состоянии оценить сатиру.
— Значит, вы хотите побывать на выставке собак Крафта? — сказал он. Вероятно, любите собак?
— Я думаю купить ищейку для Джона и двух для себя. Хочу разводить породистых ищеек.
Майкл откинулся на спинку стула и выпустил облако дыма. Он почувствовал, что для Фрэнсиса Уилмота мир еще совсем молод и жизнь мягко, словно на резиновых шинах, несет его к желанной цели. А вот Англия-то!..
— Что вы, американцы, хотите взять от жизни? — неожиданно задал он вопрос.
— Мне кажется, мы хотим добиться успеха. Во всяком случае, это можно сказать о Северных Штатах.
— К этому мы стремились сто лет тому назад, — сказал Майкл.
— О! А теперь?
— Успеха мы добились, а теперь размышляем, не посадили ли мы сами себя в калошу.
— Видите ли, — сказал Фрэнсис, — ведь Америка заселена не так густо, как Англия.
— Совершенно верно, — сказал Майкл. — Здесь на каждое место имеется кандидат, а многим приходится сидеть у самих себя на коленях. Хотите выкурить еще одну сигару, или пойдем в гостиную?
V. ПАСЫНКИ
Быть может, провидение было вполне удовлетворено улицей Сэпперс-Роу в Кэмден-Тауне, но Майкл никакого удовлетворения не испытывал. Как оправдать эти унылые однообразные ряды трехэтажных домов, таких грязных, что их можно было сравнить только с воротничками, выстиранными в Италии? Какое отношение к коммерции имеют эти жалкие лавчонки? Кому придет в голову свернуть на эти задворки с шумной, звенящей трамваями улицы, пропитанной запахом жареной рыбы, бензина и старого платья? Даже дети, которых с героическим упорством производили здесь на свет во вторых и третьих этажах, уходили искать радостей жизни подальше: ведь на Сэпперс-Роу не представлялось возможности ни попасть под колеса, ни поглазеть на афиши кино. Уличное движение здесь составляли только ручные тележки, велосипеды, фургоны, видавшие лучшие времена, да сбившиеся с дороги такси; потребность в красоте удовлетворяли только герань в горшках да пятнистые кошки. Вся улица никла, рассыпалась в прах.
Отправляясь туда, Майкл поступал против своих принципов. Именно здесь чувствовалось, как густо населена Англия, а он проповедовал уменьшение населения и тем не менее собирался нанести визит разорившимся иностранцам и не дать им умереть. Он заглянул в две-три лавчонки. Ни души! Что хуже — битком набитая лавчонка или пустая? Перед домом N 12 Майкл остановился, поднял голову и увидел в окне лицо, бледное, восковое. Голова женщины, сидевшей у окна, была опущена над шитьем.
«Вот моя корреспондентка», — подумал он.
Он вошел в парикмахерскую в первом этаже, увидел пыльное зеркало, грязный таз, сомнительной чистоты полотенце, флаконы и два ветхих стула. На одном из этих стульев сидел верхом худой человек без пиджака и читал «Дейли мейл». Щеки у него были впалые, волосы жидкие, а глаза — философа, трагические и задумчивые.
— Волосы подстричь, сэр?
Майкл покачал головой.
— Здесь живут мистер и миссис Бергфелд?
— Наверху.
— Как мне туда попасть?
— Вот сюда.
За занавеской Майкл увидел лестницу и, поднявшись на верхнюю площадку, остановился в нерешительности. В памяти еще живы были слова Флер, прочитавшей письмо Анны Бергфелд: «Да, конечно, но какой смысл?» В эту минуту дверь отворилась, и Майклу почудилось, что перед ним стоит мертвец, вызванный из могилы. Мертвенно бледным и таким напряженным было лицо.