Серебряная осень

Беляев Николай Владимирович

— Значит, есть Господь, — безразлично резюмировал старик. — Это кара нам за всё сделанное…

Я смотрел на этот полупрозрачный белёсый силуэт и думал: а ведь он прав. Кара и есть… Не ядерный огонь и не радиация — а такая вот жизнь.

— А что, люди все сейчас так светятся? — совершенно не меняя тона, поинтересовался проводник, и я, слушая не столько его голос, сколько интонации, даже не сразу понял, о чем он говорит. А вот потом дошло… и я очень надеялся, что мой голос прозвучит безразлично:

— Светятся? Даже не знаю… Я не вижу.

А как?

— Ну… так, — помялся проводник. — Как вода искрится при луне, знаешь? Вот и ты такой, твоя голова и плечи. А дочка твоя… — он помолчал, — …она вся светится. Неужто не чуешь?

— Она мне не дочка, — только и смог пробормотать я. Мозг же тем временем лихорадочно работал. По сути, старик почти подтвердил то, о чем я думал перед его появлением. Это не может быть совпадением! Выходит, призрак что–то видит… но что?

— Мне говорить не хочешь — себе не лги, — внимательно посмотрел на меня призрак, и от прозрачного взгляда мне стало не по себе. — Близка она тебе, по–родному близка, я же вижу. Я вижу…

Потемнело — видимо, тучи закрыли луну, и в то же мгновение старик исчез без следа.

Ах ты ж…

С досады хотелось завыть. Вот уж никогда бы не подумал, что буду жалеть о том, что сорвалось общение с призраком.

Впрочем, есть хотя бы один плюс из всего сказанного — железнодорожник подтвердил мои догадки. И со мной, и с Машей действительно что–то не так…

Луна выглядывала ещё несколько раз, но старик так больше и не появился.

Глава 18

В ночи несколько раз где–то далеко кричала птица. Ну, наверное, птица — долго, заунывно, так, что кровь в жилах стыла. Даже в присутствии призрака такого не было. Прав старик, прав — чего только не встречается здесь… Главное, не встретить. Как же мы вчера прошли по лесу, почти спокойно? Ох, не верю я в подобное везение.

Но самое, что неприятно удивило меня в неторопливо–жутковатых словах старика — упоминание о птицах. Если кентавров и змеелюдей я готов переварить — мы и правда многого не знаем, то… птицы всё ставят с ног на голову.

Дело в том, что против летучих тварей не помогут стены — но, тем не менее, города огорожены исключительно стенами, пусть и с оберегами. ПВО тут нет в принципе — по крайней мере, отдельного. И о необычных птицах я слышу впервые — ни разу, ни на инструктажах, ни с чьих–то слов летучие твари не упоминались. С другой стороны — и старику не верить как–то не с руки… Преувеличил? Ну, может быть, кто его знает…

Часа в четыре появилось ощущение, будто дрожит земля. Отчего? А кто его знает. Я вовсю всматривался в темень за окном, но даже всё ещё действующее зелье не помогло. Только темнота и муть стекла.

Маша проснулась перед рассветом — ещё не было и 6 часов утра. Явно от холода — перед этим она куталась в юркину куртку и, наконец, села на скамье — заспанная и взъерошенная. Я к этому времени был не то чтобы как огурчик, но пробирка ещё действовала. Впрочем,

у этого зелья есть плюс — отходняк отсутствует. Наверное, ещё и поэтому оно такое ценное… Отвары, усиливающие на время внимательность и отгоняющие сон, в лабораториях готовят далеко не первый год, но вот сделать так, чтобы после них человека не вышибало напрочь, пока не могут. Потому и берут их службы вроде нашей только под конкретное дело.

— Замёрзла? — дежурно поинтересовался я, раскладывая на столе остатки сухого пайка, ополовиненного вчера. Девчонка молча кивнула, опустила на пол ноги, нащупывая кроссовки.

— Иди в туалет, — махнул я рукой в конец вагона. — Он боль–мень живой. Потом из фляги тебе полью.

Всё же армейская фляга — отличная вещь. Такое ощущение, что внутри она больше, чем снаружи. Мы за вчерашний день и треть не выпили. Хотя нежарко — может, поэтому.

Постоял в коридоре на всякий случай, чтобы видеть вход в туалет и, когда Маша вернулась, поплескал ей воды на руки. Про себя подумал — хорошо, что девчонка не накрашена, а то сейчас бы видок был — аккурат для разгона призраков…

Вспомнив про призрака, я закашлялся.

— Постучать по спине? — поинтересовалась Маша, вертя в руках фруктово–злаковый батончик из сухого пайка.

— Не, не надо. Ешь давай, я уже поел. И надо бы одно дело сделать.

— Какое?

— Увидишь… Как спалось?

— Фигня какая–то снилась, — девчонка откусила батончик, пожевала. — Будто я бежала от кого–то по разрушенному городу…

— Нормально. Адаптируешься, — не удержался я. — Мне первый месяц что только не снилось. Потом стал спать нормально. Жуй давай. Нам сегодня надо кровь из носу добраться до Вокзального.

— Пешком?

— Пешком, Маша… Я не думаю, что тут есть попутки.

— А как же Пороги?

Как Пороги… Чёрт его знает. Посмотрим ближе к делу.

— Ешь. Разберёмся…

Копать могилу пришлось угольным совком, найденным в купе проводника. Маленький и неудобный, но что поделаешь, это всяко лучше, чем ничего. Выкопал за будкой переезда — судя по всему, раньше там был огород или что–то похожее. Хорошо хоть, много копать и не пришлось — на гравии под правой лестницей по ходу поезда было всего несколько костей, давно уже голых и высохших, и череп. Сложили их на обломок доски от полки и вдвоём с Машей перенесли к импровизированной могиле.

Девчонка фыркала и морщилась, но не сказала ни слова, и лишь когда я заваливал могилу землёй, спросила:

— Кто это был?

— Один хороший человек, Маш. Которому по работе не повезло оказаться именно здесь…

— А ты откуда его знаешь? Кости старые.

— Давай я потом расскажу, ладно? — Вот что–что, а рассказывать Маше о сегодняшней ночной беседе мне совершенно не хотелось.

Была даже мысль оставить кости как есть и выбраться сюда на очередной убывающей луше — расспросить призрака подробнее… но понял, что не могу. Не по–человечески это.