Серебряная ветка
Шрифт:
Судья, осмотрев его, отдал владельцу, а ему был вручен другой петух. Однако тут внимание Юстина ослабло, так как именно в этот миг на дальней стороне арены появился Эвикат и одновременно кто-то протиснулся через толпу на свободное место рядом с Юстином, и Юстин услышал голос центуриона Посида:
— Все на свете тут, даже наш лекарь пожаловал! А я и не знал, что ты тоже любитель петушиных боев, мой Юстин. Ну-ну, незачем шарахаться, как испуганная лошадь. Можно подумать, у тебя совесть нечиста.
Юстин и в самом деле вздрогнул при звуке его голоса. Центурион Посид вел себя вполне дружелюбно, но Юстину он все равно не нравился. У Посида был зуб против всего мира за то, что мир этот отказал ему в повышении, на которое центурион рассчитывал. Юстин жалел его — жить с постоянной обидой в душе, вероятно, нелегко, но сейчас здесь, рядом, он был ему совсем ни к чему. Ну да ладно, время для передачи письма у него еще есть.
— Обычно я и не хожу, — ответил он. — Но я столько слыхал про красного п-пету-ха, что решил п-пойти убедиться сам в его бойцовских качествах.
Проклятое заикание выдает его с головой, а ему сейчас, как никогда, надо казаться спокойным!
— Наверное, все у нас в крепости здоровы, раз наш лекарь может позволить себе целый вечер просидеть на петушиных боях после целого дня охоты. — Тон у Посида был, как всегда, слегка обиженный.
— Да, все здоровы, — спокойно подтвердил Юстин, с невероятным усилием совладав с заиканием, — а то бы я не был здесь. — Он собирался добавить «центурион Посид», но, зная, что буква «п» — его погибель, отказался от своего намерения и целиком перенес внимание на арену.
Коричневого петуха вернули владельцу, и, сопровождаемые всевозможными советами болельщиков, владельцы пернатых бойцов заняли свои места и поставили петухов по противоположным сторонам мелового круга. Едва птиц опустили на землю, они стремглав рванулись вперед, и бой начался. Продолжался он, впрочем, недолго, хотя и был очень жестоким. Схватка закончилась молниеносным ударом шпор красного петуха, окровавленные перья полетели на подстилку, и коричневый боец остался лежать бездыханным.
Хозяин подобрал его, философски пожав плечами, а опцион забрал торжествующе кукарекающего победителя. Зрители принялись улаживать пари; кое-где, как всегда на петушиных боях, разгорелись ссоры, и, пользуясь всеобщим шумом и толкотней, Юстин пробормотал Посиду что-то про Эвиката и волчью шкуру командира, встал и пошел на другую сторону. Эвикат уже ждал его, на миг их прижало в толкучке друг к другу, и табличка незаметно перешла от одного к другому под прикрытием плащей.
Передача письма прошла так гладко, что Юстин, все время громко твердивший сам не зная что про шкуру, чуть на расхохотался от облегчения.
Когда он обернулся к арене, все ссоры уже утихли, принесли другого петуха и поставили напротив красного. На этот раз бой тянулся долго, с переменным успехом, и к концу оба петуха стали проявлять все признаки утомления: раскрытые клювы, повисшие крылья, волочащиеся по окровавленной подстилке. Не ослабевало в них лишь одно — жажда убить недруга. А также отвага. Они напомнили Юстину гладиаторов. Ему вдруг опротивело это зрелище. Дело, ради которого он пришел сюда, было выполнено, Эвикат уже исчез. Юстин постарался как можно незаметнее выскользнуть наружу и зашагал к крепости.
С той стороны арены, однако, за ним следил центурион Посид со странным выражением в глазах.
— Любопы-ытно, — протянул он. — Очень любопытно, дружок. И что это ты так нервничаешь? Только ли волчья шкура тебя занимает? Послужной список твой таков, что рисковать не стоит. Он тоже выскользнул наружу, но направился вовсе не в сторону крепости.
Глава 8. Праздник Самхайма
Спустя два дня, под вечер, Юстин только что завершил последний обход и как раз собирался покинуть госпиталь. Вдруг в дверях хирургической показался Манлий, рука у него была обмотана окровавленной тряпкой.
— Совестно тебя беспокоить, господин, но хорошо, что я тебя застал. Я поранил палец и никак не могу унять кровь.
Юстин хотел было позвать помощника, который неподалеку чистил инструменты, и поручить ему эту несложную заботу, но заметил, что легионер смотрит на него как-то особенно, будто силится сказать ему что-то глазами, и переменил намерение.
— Подойдем к свету, — сказал он. — Что случилось на этот раз? Опять на тебя свалилась катапульта?
— Нет, я рубил дрова для моей женщины — я сегодня свободен. И рубанул по пальцу.
Легионер размотал алую от крови тряпку, и Юстин увидел небольшую, но глубокую ранку в мякоти большого пальца. Кровь текла безостановочно, сколько он не стирал ее.
— Помощник, миску с водой и полотно для перевязки!
Помощник немедленно бросил свою работу и принес воды.
— Заняться этим мне, господин?
— Нет, вытирай инструменты.
Юстин принялся промывать и бинтовать руку Манлию. Тот стоял неподвижно, глядя перед собой. Но вскоре помощник унес вычищенные инструменты в соседнее помещение, и мгновенно глаза Манлия ожили; он метнул взгляд на дверь, потом на Юстина и еле слышно пробормотал:
— Где командир?
— Командир? В претории, наверное. А что? — Юстин тоже невольно понизил голос.
— Найди его. Возьмите все деньги, какие у вас есть, все ценное и идите оба в город. Найдите дом моей женщины, последний по улице Золотого кузнечика. Только следите, чтобы никто не видел, когда будете входить.
— А в чем дело? — шепотом спросил Юстин. — Ты должен сказать, в чем дело, иначе я…
— Не спрашивай, господин. Делай, как я говорю, и, во имя Митры, иди сразу, или я зря рубил себе палец.
Юстин колебался еще мгновение, но, услышав шаги помощника, кивнул:
— Хорошо, поверю тебе на слово.
Он закончил перевязку, затянул бинт узлом и, бросив обоим «доброй ночи», вышел в осенний сумрак. Выходя, он захватил со стола свой узкий длинный ящик с инструментами.
Через несколько минут он уже прикрывал за собой дверь в комнату Флавия. Тот поднял голову. Он засиделся допоздна, трудясь над расписанием нарядов на предстоящую неделю.
— Юстин? Какой у тебя мрачный вид!