Серебряная воительница
Шрифт:
Квинну показалось, что на мгновение она расслабилась. Затем подняла гантель, словно собираясь ударить, сделала два стремительных шага навстречу противнику, а затем нырнула вперед. Она коснулась земли, а потом, увернувшись от выброшенного в ее сторону ножа, ударила двумя ногами в живот атаковавшему.
Даже сидя в машине, Квинн услышал, как судорожно выдохнул человек с ножом, получив такой удар. Его ноги оторвались от земли, и он полетел назад, после чего застыл бесформенной грудой.
Модести Блейз снова поднялась на ноги и быстро посмотрела на двоих других. Они не подавали признаков жизни.
— Эй, — хрипло выкрикнул Квинн, впрочем, сам толком не зная, что он хочет сказать, но Модести не отреагировала. Она присела на корточки возле поверженного человека без шляпы и стала обшаривать его карманы. Когда она поднялась, в руке у нее был его бумажник. Она быстро проверила его содержимое, швырнула на землю и перешла к тому, который пытался вытащить пистолет.
Квинн завороженно следил за ее движениями. Она повторила процедуру обыска, забрала ствол и перешла к третьему. На сей раз она обнаружила револьвер. Потом подошла к «ситроену», села за руль, дала задний ход и довела машину до того места, где дорога расширялась настолько, что можно было разъехаться. Затем она вышла, подняла капот и сунула руку внутрь.
Выпрямившись, подошла к «рено», сунула свечи из двигателя «ситроена» и револьвер в перчаточное отделение, вытащила обойму из пистолета, щелкнула задвижкой, вытащила патрон из казенника, снова вставила обойму и положила пистолет рядом с револьвером.
Квинн заметил, что на ее лице появилось хмурое выражение. Она была чем-то недовольна. Он также обратил внимание, что у него по-прежнему бешено колотится сердце. Сделав над собой усилие, он произнес как можно более холодным и спокойным тоном:
— Поздравляю…
Она сердито мотнула головой, завела мотор, взялась за рычаг.
— Слишком далеко я выбила ту пушку. Так, что нельзя было достать. Если бы последний из троицы успел вытащить свой ствол, у меня возникли бы проблемы.
После долгой паузы Квинн сказал:
— Ничего страшного. Мы все ошибаемся. — Он с отвращением понимал, что его сотрясает дрожь и голос срывается. Тогда его недовольство собой переключилось на спутницу, и он с нажимом произнес: — Надеюсь, это, по крайней мере, не полицейские.
— Нет, не полицейские, — покачала она головой. — Это я вам гарантирую.
— Тут вы, конечно, специалист. — Она рассеянно кивнула, и он не выдержал: — Кто вы, черт возьми?
— В каком смысле?
Он ткнул пальцем за спину.
— Вон те… Это же… — Он сердито провел рукой по лбу. — Это же невозможно без долгой практики… И вы это освоили не в средней школе, не в кружке любителей гимнастики.
— Гастон Бурже, Жак Гара, а третий без документов, — сказала она. — Вам что-нибудь говорят эти имена?
— Почему, по-вашему, они должны быть мне известны? — удивленно отозвался Квинн.
— Если они отправились по вашу душу, то могли бы существовать какие-то ниточки.
— Если и могли бы, то я понятия не имею, откуда они тянутся. После того, что я видел, скорее, они отправились по вашу душу. Признавайтесь, вы руководите мафией, работаете секретным агентом или что?
— У меня шляпный магазин в Кенсингтоне, — с легкой улыбкой отозвалась Модести Блейз. — Так что я их никак не могла заинтересовать.
— Хорошо, но они вполне могли задумать изнасилование. — В его красных глазах было явное неудовольствие. — Причем они имели в виду не меня, а вас. Они могли увидеть, как вы приехали на своей машине, и подумали: «Какая милая кошечка. Почему бы нам немножко не позабавиться?» Места тут уединенные, безлюдные…
— Может быть, но я в этом сильно сомневаюсь.
Квинн начал хрипло смеяться, хотя от этого саднило в горле и ломило все тело.
— Господи, тогда они сильно просчитались. Порезвились они неплохо, до упаду, в прямом и в переносном смысле. — Он продолжал смеяться, но смех перешел в подобие плача, и по лицу потекли слезы. Ему было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать и продолжал смеяться и дрожать. Тогда она остановила машину, и он почувствовал ее холодную ладонь на своей шее. Он попытался оттолкнуть ее руку, прохрипев: — Со мной все нормально, милочка. Я в полном порядке… Оставьте меня в покое.
Но рука осталась там, где была, и в ее голосе послышались удивительная теплота и мягкость:
— Бедный старый Квинн со своей поврежденной головкой. Ну, полно прикидываться крутым, лучше расслабьтесь… Сейчас надо проглотить пару таблеток, а потом проснуться в хорошей удобной кровати и почувствовать себя новым человеком…
Огромным усилием воли Квинн взял себя в руки. Сквозь туман он увидел, как Модести снова взяла аптечку, извлекла из нее флакон с таблетками. Она повернулась к нему с улыбкой и он почувствовал приступ отвращения к себе.
— Извините, что называл вас милочкой, — прохрипел он. — Беда в том, что у меня мерзкий характер…
Глава 3
В маленькой нормандской церкви собралось человек пятьдесят. Церковь Святой Марии находилась в Викофорде, графство Беркшир, в двух милях от Темзы.
Леди Джанет Гиллам сидела в конце третьей скамьи с молитвенником на коленях. У нее болели челюсти, которые она судорожно стискивала, чтобы подавить неудержимые приступы смеха. Суровое пресвитерианское воспитание в детстве, проведенном в горах Шотландии, оказалось недостаточным барьером против непочтительности, вспыхнувшей в ней, когда молодой священник начал последний псалом.
Сидевший за органом Вилли Гарвин был облачен в стихарь. Он тщательно смазал свои белокурые волосы чем-то вроде бриолина, чтобы они не так своевольничали. Обернувшись к леди Джанет, Вилли закатил глаза. Затем, исполненный достоинства и даже величия, он начал играть гимн.
Уже в четвертый раз за это утро он играл один и тот же гимн. У леди Джанет болела грудь, а в глазах стояли слезы. Она склонилась над молитвенником и беззвучно шевелила губами, но не могла заставить себя запеть, потому что боялась рассмеяться в голос.