Серебряное горло
Шрифт:
– Можно и возразить. Нынче такое время... Время говорливых людей, сказал Николай Николаевич, усаживаясь. - Сейчас я работаю над повестью...
– А я над статьей, - не слишком вежливо прервал я его. - И давайте заниматься своими прямыми делами.
– Прямыми делами? - переспросил он. - Какие дела надо считать прямыми, а какие нет? Пойди разбери!
– Мои прямые дела - писать статьи. Хотя бы те, которые внесены в квартальный план редакции.
– В вас играет желчь, как было принято говорить в старину, - сказал Николай Николаевич. - Выражение с медицинской точки зрения, может быть, и бессмысленное, но образное.
Марина сидела рядом с Николаем Николаевичем и молчала. И молчание это было почему-то зловещим. А Флора так и осталась у машинки. Длинная нога с высоким подъемом, короткая юбка из странной ткани в клетку и блузка в горошинку. Я точно впервые заметил ее. Был себе секретарь корпункта со странным именем, с непонятными речами о давно уехавшем Вячеславе Александровиче. Не то мебель, не то обязательное приложение к выстроившимся на стеллажах папкам с архивами. Кого же в эту минуту она напоминала? Когда-то я придумал, что она напоминает продавщицу цветов из комедии Бернарда Шоу "Пигмалион", которую безумный профессор Генри Хиггинс "выучил на герцогиню". Но ведь настоящей Элизы Дулиттл никто из нас не видел и видеть не мог. Она жила лишь в воображении самого Шоу. А те актрисы, которые пытались Элизу изобразить, лично меня только раздражали. Может быть, есть роли, которые не следует играть, и пьесы, которые не следует ставить на сцене? Доводилось ли вам хоть однажды встретиться в театре с Чацким, который показался вам именно таким, каким представлялся при чтении пьесы?
– Вы сегодня не в духе, - заметил Николай Николаевич. - Между тем мы тут для серьезного разговора.
Марина поднялась и подошла к окну. Понятия не имею, что интересного она могла увидеть в нашем унылом дворике-колодце, но всем своим видом она давала понять, что наша с Николаем Николаевичем беседа ей неинтересна и она не намерена терять время на пустое времяпрепровождение. И вообще, в самом визите Марины и Николая Николаевича было нечто нарочитое, может быть, даже заранее продуманное.
– Я много думал над всем тем, о чем мы говорили в последнее время. Николай Николаевич снял очки и принялся тщательно протирать их кусочком замши. - Поначалу и у меня самого возник соблазн принять участие в розысках таинственного человека, дарящего другим голоса. Но сейчас, по зрелом размышлении, я предпочел бы...
– Мне надо уйти, - сказала вдруг Флора. - Если понадоблюсь, звоните.
Ее каблуки простучали через холл, хлопнула входная дверь.
– Если бы молодость знала, если бы старость могла! - ни с того, ни с сего произнес Николай Николаевич; впрочем, эта реплика наверняка имела какое-то отношение к Флоре. - В своей повести мне хотелось бы поднять проблему права каждого человека на талант.
– А кто это право оспаривает?
– Сама жизнь. Мало просто объявить всех равными перед законом. Дело в том, что у нас возможности неодинаковы. Один в силах стать творцом космических кораблей, другой - рекордсменом по прыжкам в высоту, а третий - ни тем ни другим. Так вот, мы должны стремиться к тому, чтобы "третий" не был лишним, не был обделенным. Недаром в популярной песне поется: "Я не третий, я не лишний, это только показалось..." Крик души! Кто из нас думал хоть однажды, что он тот самый лишний, без которого можно было бы и обойтись? Хотя, с другой стороны, мы, как часть природы, не вправе вопрошать: зачем мы? Природа так задумала, не спросясь у нас. И каждый обязан терпеливо нести свой крест...
В те минуты я очень терпеливо нес свой крест: выслушивал витийствования классика областной литературы, считал в уме до ста, потом до двухсот - только бы не затеять спор и не наговорить чего-нибудь лишнего. Кроме того, я не мог понять поведения Марины. Отчего она стоит, заложив руки за спину, у окна? Кто инициатор этого разговора - она или классик областной литературы?
– В тот вечер, - спокойно продолжал Николай Николаевич, - в тот вечер, когда я провожал Марину к корреспондентскому пункту...
– Так это вы были в белом плаще?
– Не помню. У меня три плаща. Разного цвета. История с розысками волшебника, дарящего людям голос, как вы отлично понимаете, бред, ересь, химеры, пригрезившиеся в тяжелом предутреннем сне. Поиграли мы с вами в фантастику - ну и хватит. Никто не ждал, что вы с такой истовостью возьметесь за дело. В том числе и я - хотя бы в тот день, когда беседовал с вами в кафе. Если бы знал, что дело примет такой оборот, поостерегался бы откровенничать... Вся эта история неприятна Марине. И я испытываю чувство вины перед нею.
Тут Марина наконец отошла от окна.
– Думаю, будет лучше, если мы побеседуем с глазу на глаз, - сказала она.
– Со мною? - Николай Николаевич выглядел ошарашенным: такой поворот дела был для него явной неожиданностью.
– Нет. С ним.
Я отметил про себя это "с ним". Оно не предвещало ничего приятного. Но счел, что уклоняться от разговора тоже было бы неверным.
– Подождать внизу?
Мне очень хотелось сказать: "Как в тот раз. Вам не привыкать". Но сдержал себя. Марина успокоила Николая Николаевича, объяснив, что разговор будет коротким.
– Итак? - спросил я, когда дверь за Николаем Николаевичем закрылась.
– Сигарету!
– Гляди, научишься курить.
– Да уж все равно. Свое я оттанцевала, как та стрекоза. А педагогу хорошее дыхание уже ни к чему. Ты не мог бы отсюда уехать?
– С какой стати?
– Действительно. Я говорю глупости. Должность, зарплата, положение и прочее.
– Зарплата и положение тут ни при чем. Но, согласись, не каждый день хорошие знакомые просят кого бы ни было уехать из города.
– Мне уже почти сорок лет. Это осень. Надеяться, как в юности, что явится голубой принц, смешно. И все же у каждого из нас есть какие-то иллюзии. Мы в них верим даже в очень зрелом возрасте. До самой смерти. Ты умеешь отбирать эти иллюзии. Каким способом, не знаю. Но Юре своим уходом из театра ты оказал медвежью услугу.
– Я ушел из театра потому, что считал это правильным. При чем здесь Юра?
– Можешь себе представить, сколько горьких минут довелось пережить Юре, ведь у него данные были много хуже твоих. А он остался. И пел. А это, если хочешь, требует мужества. Сейчас ты начал расследование, которое никому не нужно...