Серебряные коньки (илл. А. Иткин)
Шрифт:
Выйдя из церкви, мальчики остановились поблизости, на базарной площади, чтобы осмотреть бронзовую статую Лоуренса-Янзоона Костера, которого голландцы считают изобретателем книгопечатания. С ними спорят те, кто приписывает эту заслугу Иоганну Гутенбергу из Майнца. Многие утверждают даже, что слуга Костера, Фауст, в сочельник украл деревянные шрифты своего хозяина, когда тот был в церкви, а сам бежал со своей добычей и секретом изобретения в Майнц. Костер был уроженцем Хаарлема, и голландцам, конечно, хочется приписать честь этого изобретения своему прославленному соотечественнику. Во всяком случае, первую книгу, напечатанную Костером, город хранит в серебряном ларце завернутой в шелк и показывают ее с величайшими предосторожностями, как драгоценный памятник старины. Как говорят, мысль о возможности книгопечатания пришла в голову Костеру, когда он однажды вырезал свое имя на коре дерева и прижал к буквам лист бумаги.
Ламберт и его друг англичанин, разумеется, много говорили об этом. Они даже горячо поспорили насчет другого изобретения. Ламберт заявил, что и микроскоп и телескоп подарены миру двумя голландцами – Метиусом и Янсеном, а Бен столь же упорно отстаивал свое мнение, утверждая, что один английский монах, Роджер Бэкон, живший в XIII веке, «подробно написал обо всем этом… да, брат, и сделал исчерпывающее описание микроскопов и телескопов задолго до того, как те двое голландцев родились».
В одном только мальчики сошлись: а именно в том, что впервые научил людей заготавливать впрок и солить сельди голландец Вильгельм Беклес. Голландия правильно делает, почитая его благодетелем народа, так как своим богатством и положением она в большой мере обязана сельдяному промыслу.
– Удивительно, – сказал Бен, – в каком необычайном изобилии водится эта рыба! Не знаю, как здесь, но у берегов Англии, близ Ярмута, косяки сельди достигают шести-семи футов толщины.
– Это действительно необычайно, – сказал Ламберт. – А знаешь, английское слово херринг – «селедка» – происходит от немецкого хеер – «войско». Так назвали рыбу потому, что она держится несметными полчищами.
Немного погодя, поравнявшись с какой-то сапожной мастерской, Бен воскликнул:
– Смотри, Ламберт, над ларьком сапожника написана фамилия одного из твоих величайших соотечественников! Бурхаав… Если бы только сапожника звали Герман Бурхаав, а не Хендрик, они были бы тезками, а не только однофамильцами.
Ламберт наморщил брови, стараясь вспомнить.
– Бурхаав… Бурхаав… Эта фамилия мне хорошо знакома. Помнится, он родился в 1668 году, но все остальное, по обыкновению, улетучилось у меня из памяти. Было, видишь ли, столько знаменитых голландцев, что запомнить их просто немыслимо. Кто он был такой? Не о нем ли говорили, что это человек о двух головах? Или он был великим путешественником, как Марко Поло?
– Он был не о двух, а о четырех головах, – со смехом ответил Бен, – так как это был великий врач, натуралист, ботаник и химик. Я сейчас очень увлекаюсь им, потому что месяц назад прочел его биографию.
– Ну так выкладывай, – сказал Ламберт, – только шагай побыстрее, а то мы потеряем из виду наших ребят.
– Вот… – начал Бен, ускоряя шаг и с величайшим интересом наблюдая за всем, что происходило на людной улице, – этот доктор Бурхаав был великим анспевкером.
– Великим – чем?! – во все горло крикнул Ламберт.
– Ах, прости, пожалуйста! Я думал о том человеке, которого мы встретили, – о прохожем в треуголке. Ведь он анспевкер, да?
– Да. Вернее, аанспреекер – вот как надо произносить это слово. Но при чем тут твой любимый герой о четырех головах?
– Так вот, я хотел сказать, что доктор Бурхаав в шестнадцать лет остался сиротой, без гроша, без образования, без друзей…
– Неплохо для начала! – вставил Ламберт.
– Не перебивай. В шестнадцать лет он был бедным, одиноким сиротой. Но он был так настойчив и трудолюбив, так твердо решил овладеть науками, что пробил себе дорогу и со временем сделался одним из ученейших людей Европы. Все его… А это что такое?
– Где? О чем ты говоришь?
– Вон там, на той двери, бумага. Видишь? Ее читают два-три человека; я уже заметил здесь несколько таких бумаг.
– Да это просто бюллетень о состоянии здоровья какого-то человека. В этом доме кто-то болен, и, чтобы избавить его от частых стуков в дверь, родственники пишут, как чувствует себя больной, и вешают это описание, как афишу, на входной двери для сведения друзей, что приходят справляться о его здоровье… Бесспорно, очень разумный обычай. В нем, по-моему, нет ничего странного. Продолжай, пожалуйста. Ты сказал «все его…» и не докончил.
– Я хотел сказать, – снова начал Бен, – что все его… все его… Ну и смешно же здесь одеваются, право! Посмотри-ка на этих мужчин и женщин в шляпах, похожих на сахарные головы, и вон на ту тетушку впереди нас. Ее соломенная шляпка совсем как совок: на затылке она суживается и кончается острием. Вот потеха! А ее громадные деревянные башмаки! Прямо загляденье!
– Все это люди из глухой провинции, – сказал Ламберт довольно нетерпеливо. – Придется тебе или бросить своего старика Бурхаава, или закрыть глаза.
– Ха-ха-ха! Так вот что я хотел сказать… Все его знаменитые современники искали с ним встречи. Даже Петр Первый, когда он из России приехал в Голландию учиться кораблестроению, регулярно посещал лекции этого прославленного профессора. К тому времени Бурхаав был уже профессором медицины, химии и ботаники в Лейденском университете. Занимаясь врачебной практикой, он очень разбогател, но всегда говорил, что его бедные пациенты – самые лучшие пациенты, так как за них ему заплатит Бог. Вся Европа любила и почитала его. Короче говоря, он так прославился, что один китайский мандарин написал ему письмо с таким адресом: «Знаменитому Бурхааву, доктору, в Европе», и письмо дошло без задержек!
– Не может быть! Вот это действительно знаменитость!.. А наши ребята остановились. Ну, капитан ван Хольп, куда направимся теперь?
– Мы хотим двинуться дальше, – сказал ван Хольп. – В это время года не стоит осматривать босх… Босх – это замечательный лес, Бенджамин, великолепная роща, где растут прекраснейшие деревья, охраняемые законом… Понимаешь?
– Йа! – кивнул Бен.
А капитан продолжал:
– Может быть, вы все хотите пойти в Музей естественной истории? А если нет, давайте вернемся на Большой канал. Будь у нас больше времени, хорошо было бы повести Бенджамина на Голубую лестницу.