Серебряные коньки (илл. А. Иткин)
Шрифт:
– Ой! Ну и мчимся же мы! – воскликнул Бен. – Вот здорово! Тебе лучше, Якоб?
– Гораздо лучше, спасибо.
– Ну, через десять минут ты будешь совсем молодцом. Тут чувствуешь себя птицей.
Якоб кивнул и заморгал глазами.
– Не засыпай, Якоб, ведь сейчас очень холодно. Заснешь, да, пожалуй, и не проснешься. Так вот люди и замерзают до смерти.
– Я не сплю, – сказал Якоб решительным тоном… и спустя две минуты захрапел.
Карл и Людвиг рассмеялись.
– Надо его разбудить! – крикнул Бен. – Говорю вам, это опасно… Якоб! Я-а-а-а…коб…
Тут пришлось вмешаться капитану
– Глупости! Не трясите его! Оставьте его в покое, ребята. Когда люди замерзают, они так не храпят. Укройте его чем-нибудь… Вот хоть этим плащом… Можно, шкипер? – И Питер оглянулся на корму, ожидая позволения взять плащ.
Шкипер кивнул.
– Так, – сказал Питер, ласково укрывая Якоба плащом. – Пусть поспит. Проснется бодрым, как ягненок… Как далеко мы от Лейдена, шкипер?
– Не больше чем в двух трубках, – послышался из дымного облака голос – точь-в-точь голос джинна в волшебных сказках, – а пожалуй (пых! пых!), не больше чем в полутора трубках (пых! пых!)… если ветер не переменится (пых! пых! пых!).
– Что он говорит, Ламберт? – спросил Бен, приложив к щекам руки в варежках, чтобы защититься от резкого ветра.
– Он говорит, что мы в двух трубках от Лейдена. Почти все лодочники здесь, на канале, измеряют расстояние временем, которое тратят на курение одной трубки.
– Какая нелепость!
– Слушай, Бенджамин Добс… – парировал Ламберт, неизвестно почему возмущенный спокойной улыбкой Бена, – слушай, у тебя привычка называть почти все, что ты видишь по сию сторону Немецкого моря, «нелепым». Тебе, может быть, нравится это слово, но оно не нравится мне. Уж если говорить о нелепостях, вспомни один ваш английский обычай: когда лондонский лорд-мэр вступает в должность, он считает гвозди на лошадиной подкове, чтобы показать свою ученость.
– Кто тебе сказал, что у нас есть такой обычай?! – воскликнул Бен, и лицо его тотчас же сделалось серьезным.
– Я это знаю, вот и все… Никто мне не говорил, и говорить незачем: об этом написано во многих книгах, и это правда. Меня удивляет, – продолжал Ламберт с невольным смехом, – что ты пребываешь в блаженном неведении тех нелепостей, каких много на твоем участке географической карты.
– Хм! – фыркнул Бен, удерживаясь от улыбки. – Когда я вернусь домой, я наведу справки об этом обычае. Тут, наверное, что-нибудь да не так… У-у-у-у, как быстро мы несемся! Ну и прелесть!
Чудесное это было плавание или поездка – не знаю, как правильнее назвать. Пожалуй, лучше всего сказать «полет», ведь мальчики чувствовали себя примерно так, как Синдбад [36] , когда он, привязанный к лапам птицы Рох, мчался в облаках, или как Беллерофонт [37] , когда он несся в воздухе на спине своего крылатого коня Пегаса. Но все равно – «плыли» они, «ехали» или «летели» – все окружающее мчалось мимо них назад, и не успели они хорошенько передохнуть, как сам Лейден с его островерхими крышами уже понесся им навстречу.
36
С и н д б а д – герой арабских сказок «Тысяча и одна ночь», прославившийся своими необычайными путешествиями.
37
Б е л л е р о ф о н т – герой греческих мифов, победивший страшное чудовище Химеру, одолевший амазонок и др.
Когда впереди показался город, пришлось будить спящего. Этот трудный подвиг все-таки как-то удалось совершить. И тут предсказание Питера исполнилось: к Якобу вернулись и силы, и прекрасное настроение.
Шкипер слабо сопротивлялся, когда Питер, горячо благодаря его, попытался сунуть несколько серебряных монет в его жесткую коричневую ладонь.
– Видите ли, молодой человек, – сказал он, отдернув руку, – одно дело заниматься извозом, другое – оказать любезность.
– Я знаю, – сказал Питер, – но ваши сыновья и дочки будут просить сластей, когда вы вернетесь домой, так купите им конфет во имя святого Николааса.
Шкипер усмехнулся:
– Что правда, то правда! Ребятишек у меня целая куча, хватит всю лодку загрузить. Вы мастер угадывать!
И узловатая рука протянулась вперед, как будто невольно, но – ладонью кверху. Питер поспешно положил в нее монеты и отошел.
Вскоре парус поник. Заскрежетал тормоз, рассыпая вокруг лодки целую кучу ледяной пыли.
– До свиданья, шкипер! – кричали мальчики, забирая свои коньки и по одному соскакивая с палубы. – Большое вам спасибо!..
– До свиданья! До сви… Стойте! Эй! Стойте! Отдайте мой плащ!
Бен осторожно помогал Якобу перелезть через борт.
– Что он кричит, этот человек?.. Ах, понимаю: у тебя на плечах его плащ.
– Это верно, – ответил Якоб по-английски и, соскакивая с лодки, споткнулся о раму на полозьях. – Вот отчего ему так тяжело.
– Ты хочешь сказать, тебе тяжело, Поот?
– Ну да, тебе тяжело… это верно, – не поняв, ответил Якоб, выпутываясь из широкого плаща. – Вот, передай прямо ему и скажи – я очень благодарю за это.
– Вперед! В гостиницу! – крикнул Питер, когда они вошли в город. – Поторопитесь, ребятки!
Глава XXI
Мейнхеер Клееф и его меню
Вскоре мальчики отыскали неподалеку от Бреедестраат (Широкой улицы) скромную гостиницу со львом, аляповато написанным красками над входной дверью. Гостиница называлась «Рооде леу», то есть «Красный лев», и ее содержал некий Хёйгенс Клееф, толстый голландец с короткими ногтями и длинной трубкой во рту.
К тому времени мальчики уже успели жестоко проголодаться. Завтрак в Хаарлеме только раздразнил их аппетит, разыгравшийся еще больше от бега и быстрой езды на буере по каналу.
– Ну, хозяин, подавайте-ка нам, что у вас есть! – воскликнул Питер, напустив на себя важный вид.
– Я могу подать вам все, что угодно… все, что пожелаете, – ответил мейнхеер Клееф, кланяясь с трудом.
– Ладно. Дайте нам колбасы и пудинг.
– Ах, мейнхеер, колбаса вся вышла! Пудинга нету.
– Ну, так подайте винегрет из селедки с мясом, да побольше.
– И винегрет весь вышел, молодой господин.
– Тогда яиц, да поживее!
– Зимние яйца очень плохая еда, – ответил хозяин гостиницы, сложив губы трубочкой и подняв брови.