Серебряные монеты
Шрифт:
У него болел живот, и он не мог больше идти. Его старший брат Педро приблизился к сеньору Симпсону сказать, что мы должны остановиться, чтобы дать Альберто отдохнуть.
— Хозяин не я, — ответил ему сеньор Симпсон с сожалением. — Сеньор Терстон идет без отдыха.
— Но у него не болит желудок, — сказал Педро. — Другой хозяин остановится, если вы ему скажете, сеньор.
Зная страну и наших людей, сеньор Симпсон понимал, что лучше сделать привал из-за «желудка» Альберто. Он остановился и крикнул:
— Терстон, один из ваших носильщиков болен.
Гринго оглянулся и крупными шагами подошел к нам с покрасневшим от ярости лицом.
— Который из вас утверждает, что болен? Кому тут нужен отдых?
Альберто не был лишен храбрости. Он поднял голову и сказал:
— Это я. Болезнь очень быстро пройдет. Чересчур сильная жара.
Гринго был не из тех, кто принимает извинения слабых людей.
— Тебе не более жарко, чем мне, — сказал он Альберто. — Иди впереди меня, чтобы я мог пинать тебя в зад, когда болезнь вернется.
Таких вещей не говорят больному человеку. На всех лицах появилось выражение ненависти, и за спиной гринго рука Педро скользнула за пояс, где у него всегда прятался нож.
Ругательство молнией сверкнуло в глазах Альберто, но он был чересчур болен, чтобы противостоять гринго. Он передернул плечами и уронил тюк, сказав только:
— Я отдохну здесь, пока болезнь не пройдет.
— Нет, — сказал гринго, — нет, я не за это плачу свои деньги. Уноси свой больной живот назад в город.
Дыхания стали тяжелыми и прерывистыми. Полная ненависти тишина опустилась на караван. Не один горел желанием выхватить свой нож, но огромный гринго, рыча, стоял перед нами.
Он стоял лицом к нам, но не к Педро. Педро, к счастью, находился за его спиной, припав к земле, как тигр в джунглях. Горячий луч солнца заблестел на стальном полированном лезвии в его правой руке.
Сеньор Симпсон решил спасти гринго. Он шагнул вперед и сказал:
— Вы совершаете ошибку, Терстон. Эти люди не выносят, когда с ними говорят подобным образом.
Сеньору Симпсону, своему соотечественнику, гринго сказал:
— Заткнитесь.
Эти слова выпали из его рта, как куски льда.
Смотреть на отступающего сеньора Симпсона не было приятным зрелищем. Никто не любит видеть друга, гнущего спину.
Педро потихоньку приближался к гринго сзади. Мы ждали в молчании, поскольку всем известно, что нож Педро приносит быструю смерть.
Что-то в наших глазах, очевидно, насторожило гринго.
Он сделал полуоборот с резвостью, замечательной для такого крупного человека… и засмеялся, увидев нож Педро, готовый вспороть ему живот.
Смех, сеньор, был более пугающим, чем проклятие.
Его кулак, твердый, как копыто подкованного мула, рванулся вперед. Педро рухнул на тропу, а нож, описав блеснувшую на солнце дугу, упал в болотный ил.
Нас оставалось четверо… все вооружены. Но едва мы двинулись к нему, гринго повернулся к нам лицом. Его рука нырнула под рубашку, и он выхватил один из ваших американских револьверов.
У нас в тропиках есть поговорка, гласящая, что раскаленный свинец быстрее холодной стали. Никто из нас не захотел ее проверять. Мне приятнее быть повешенным, сеньор, чем вспоминать, какой сворой побитых собак были мы, когда гринго велел Альберто исчезнуть с глаз, а нам приказал разделить его груз и двигаться вперед.
Педро отправился с нами, слизывая кровь, сочащуюся изо рта, и оставив свой нож там, где он упал. И до самого вечера этого дня мы держались достаточно далеко от гринго, чтобы не попасть в пределы досягаемости его револьвера. Солнце спустилось уже ниже верхушек деревьев, когда он отдал приказание сделать остановку. Среди нас не нашлось ни одного, кто думал бы о чем-либо другом, кроме как поесть и спать.
Темнота падала на джунгли. Когда солнце скрылось и ночная мгла легла на тропу, мы зажгли огонь.
Гринго не делал никаких распоряжений и не сказал нам ни слова. Он уселся спиной к дереву, там, где костер отбрасывал свет на его лицо.
От гринго исходило что-то, мешающее нам поднять на него руку. Мы не робкие, но все пятеро были охвачены каким-то страхом, который превосходил боязнь его пистолета.
Как передать это? Нет средств объяснить власть над людьми такого человека, как Терстон. Ощущение ничем не сдерживаемого злодейства, возникающее возле него, подавляло нашу смелость.
То же самое недоброе ощущение страха подгоняло нас на следующий день. Об этой экспедиции еще много лет будут говорить тихими голосами. Мы двигались в голове каравана, гринго шел позади нас; сеньор Симпсон следовал за своими ослами, покалывая их, чтобы не задерживались, заостренной палкой.
Послушайте, сеньор, от Телуокана до плантации сеньора Симпсона три дня пути, и тем не менее, мы увидели ее уже после полудня… через полтора дня нашего путешествия. Нет ничего странного в том, что американцы умирают молодыми.
Вид плантации подбодрил нас, бывших уже словно мертвецы, которые еще держались на ногах. Из джунглей выступили дома, крытые пальмовыми листьями, и банановые деревья, тянущиеся вдоль излучины реки.
Навстречу нам выскочила лающая собака, за ней бежала девушка. У начала тропы она остановилась, увидев сопровождающих ее отца носильщиков, нагруженных ящиками.
Да, сеньор, девушка была Лолитой Симпсон.
Ледяным холодом застыла у меня в жилах кровь, когда она появилась перед Терстоном, который смотрел на нее глазами, светящимися нечистым огнем.