Серебряные ночи
Шрифт:
– Я дам вам расписку, князь, – проговорил Данилевский, принимая деньги.
– В этом нет необходимости. И еще, пусть она возьмет с собой Хана. О нем позаботится Борис Михайлов.
Это предложение всерьез озадачило графа. Он вкратце поведал о предпринятой им попытке догнать Софью прошлой ночью и сказал, что такое распоряжение его очень серьезно беспокоит.
– Полагаю, если бы вам это было необходимо, вы бы справились, – выслушав его, процедил Голицын. – Во всяком случае, надеюсь, вы измените свое мнение. Она будет очень страдать.
– Нельзя ли
Голицын отрицательно покачал головой. На какое-то мгновение на лице его промелькнула тень глубочайшей тоски и страха перед грядущим расставанием. Теперь он был похож на очень старого, усталого человека, которого подкосил груз принятого неимоверным усилием воли решения.
– Поступайте как знаете! – бросил Голицын и, тяжело ступая, вышел из кабинета.
Нотариус откашлялся, напоминая Адаму о своем присутствии.
– Я подпишу и заверю все документы, граф. Завтра утром к вашему отъезду вы их получите.
– Мы отправимся с первыми петухами, – кивнул Адам.
Покинув библиотеку, он отправился на поиски своего сержанта. Сержанта Илью Пассека он обнаружил на заднем дворе нежащимся на солнышке с трубкой и в компании пухленькой молоденькой дворовой девки. Завидев полковника, тот вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Испуганное выражение лица свидетельствовало о том, что сержант не знает, сколь суровым может оказаться взыскание за его невинную отлучку.
– Довольно бездельничать, сержант, – сухо заявил Данилевский. Нетерпеливым жестом он показал девке, чтобы та исчезла, и она быстренько убралась восвояси, напоследок одарив своего ухажера недвусмысленной улыбкой.
– Прошу прощения, господин полковник, но приказа не было…
– Теперь есть, – оборвал его Адам. – Расставишь свою команду в доме и вокруг усадьбы, и чтобы с сего момента и до завтрашнего утра княжна Софья не покидала пределов усадьбы; Если она изъявит желание отправиться в поля, ты должен воспрепятствовать этому со всей вежливостью и твердостью и препроводить ее ко мне.
Сержант Пассек отдал честь и строевым шагом отправился выполнять приказание, оставив графа Данилевского в мрачном расположении духа. Граф принялся бродить по саду, невольно подмечая ухоженные, цветущие кусты черной смородины, грядки с овощами, аккуратно подрезанные фруктовые деревья. Степная почва не очень-то благоприятна для садоводства; стало быть, у Голицына хороший садовник.
У куртины роз он обнаружил Софью Алексеевну в перчатках и накидке. Присев на корточки, она ножницами подстригала кусты. Казалось, она не заметила его появления. Граф на мгновение задумался, стоит ли нарушать ее уединение, затем почти непроизвольно его потянуло к грациозной изящной фигурке. Может, ему удастся как-то поколебать ее непримиримость и тем самым немного облегчить предстоящее путешествие?
– Я вижу, что кто-то с большой любовью занимается садом, – доброжелательно произнес он, приближаясь к Софье по узенькой дорожке между кустами роз.
– А, это вы… – Она даже не потрудилась повернуть голову.
Но Адам не отступал:
– Даже удивительно, как на таких скудных почвах вам удается столько всего выращивать.
– Неужели? – Ножницы щелкнули, отсекая длинный зеленый побег, который мог отнять все соки у благородного растения.
«Упрямая, капризная стерва, – с внезапной вспышкой ярости подумал граф, – ну что ж, если она этого хочет – ей же хуже».
– Прошу прощения за беспокойство, княжна. – Он отдал честь, повернулся на каблуках и направился к дому.
Софи, по-прежнему сидя на корточках, прикрыла глаза ладонью. Откуда у нее взялось такое чувство, что при иных обстоятельствах ей было бы даже приятно общество графа? И почему ей пришло в голову заняться розами, если она уже не увидит, как они будут цвести? Да и вообще, зачем она чем-то еще пытается занять себя сегодня? Каждый взгляд, каждый вздох, каждый шаг таких привычных ежедневных дел был как нож по сердцу, а оно и так обливалось кровью.
Поднявшись, она пошла к дому, к старушке Анне, причитавшей над испорченным противнем пирожков к обеду, которые уже были готовы к отправке в печь. Дворовая собака ухитрилась стащить с кухонного стола тесто вместе с начинкой.
Софи нашла в себе силы не проявить особого интереса ни к судьбе пирожков, ни к судьбе жалобно скулящей несчастной собаки, которую Анна минутой позже охаживала кочергой в углу двора.
– Господи, что же теперь делать! – возопила домоправительница, всплескивая руками. – Обед господам, обед солдатам, обед для кухни, а у нас не будет пирожков!
«Послезавтра Анне придется решать эти затруднения без меня, – с грустью подумала Софья, – но тогда ей останется ухаживать только за одним старым князем…» Слезы хлынули в три ручья, и она опрометью бросилась вон из кухни, оставив Анну причитать и качать головой.
– Софи! – окликнул ее дед, появившись в дверях библиотеки. – Мне нужно поговорить с тобой, ma petite.
Она повернула к нему заплаканное лицо. Дед простер руки навстречу. Они обнялись на пороге. Затем он увлек ее внутрь и тщательно запер за собой дверь.
– Я знаю, ты в обиде на меня, – заговорил князь. – Но согласись, ma chere, ты должна ехать. Если будущий муж придется тебе не по душе, ты должна сказать об этом императрице. В некотором смысле она все-таки просвещенный деспот. – Губы старого князя тронула насмешливая улыбка. – Как говорят, она правит с весами справедливости в одной руке и с кнутом в другой. Трудно сказать, как она себя поведет, когда дело коснется тебя лично, но не верится, что она отъявленный тиран. Думаю, она не будет настаивать на твоем замужестве, если это окажется для тебя невыносимо.