Серебряные ночи
Шрифт:
Софи судорожно сглотнула. Она ничем не могла помочь бедняге, разве что сожалеть, что невольно станет причиной его страданий. Главное, она до сих пор не представляла, какое наказание грозит ей самой. – После столь бурной ночи, моя дорогая, вам, пожалуй, надо бы отдохнуть, – елейным настойчивым тоном, который, как уже успела убедиться Софья, не предвещал ничего хорошего, проговорил Дмитриев.
Софья с преувеличенным вниманием рассматривала тяжелую настенную лепнину, поскольку не хотела выдать страх, который она заранее испытывала при мысли о тех тяжких днях, проведенных в тупом забытьи.
– Да, я немного устала, –
– В таком случае пойдемте наверх, моя дорогая Софья.
В спальне рядом с пустой, разостланной кроватью стояла дрожащая Мария.
– Я ничего не знала, барин, – запинаясь, проговорила она. – Их сиятельство ничего не сказали…
– С чего ты взяла, дура, что тебе будут докладывать? – рявкнул князь, чьи изысканные манеры ни в коей мере не распространялись на прислугу. – В дальнейшем ты будешь спать под дверью княгини.
– Слушаюсь, барин. – Мария присела как кукла-марионетка.
– Помоги княгине лечь в постель, а потом забери этот костюм, который ты проворонила раньше. А чтобы память лучше работала, получишь шесть плетей, – едко добавил он.
Служанка посерела лицом, хотя наказание показалось ей менее страшным, чем можно было бы ожидать. Софи старалась не смотреть в ее сторону, предвидя собственное наказание с применением настойки опия. Однако муж всего лишь иронически поклонился.
– Оставляю вас отдыхать, моя дорогая. Надеюсь, к обеду вы будете себя достаточно хорошо чувствовать,
Значит, опия не будет? А что же тогда? После того как Мария, сдерживая рыдания, удалилась, Софи осталась одна в затемненной спальне. Узнал ли уже Адам о том, что ее выходка обнаружена? Вполне возможно, что об удивительном преждевременном возвращении генерала в полку известно. В таком случае Адам не скоро избавится от волнения.
Утро тянулось бесконечно долго. Несмотря на бессонную ночь, Софья не смогла сомкнуть глаз. Она вся трепетала, боясь встать и выйти из спальни, потому что супруг мог расценить подобный поступок как признак болезненного беспокойства и сделать свои выводы.
После полудня в дверь робко постучали. На пороге появилась молодая служанка. Софья никогда ее раньше не видела. Впрочем, это было неудивительно. Штат прислуги у Дмитриева был огромен, при этом она постоянно менялась. Кого-то продавали, кою-то отправляли в другое место, иных привозили из деревень для обучения.
– Если вы позволите, княгиня, я помогу вам одеться к обеду. – Девушка присела в реверансе.
– А где Мария? – Софья села в постели и откинула простыню, не в силах скрыть своей радости от долгожданного окончания так называемого отдыха.
Девушка отвернулась и закрыла лицо ладонями.
– Ей придется день-другой полежать в постели, княгиня.
Софи промолчала. На самом деле она могла и не спрашивать, поскольку уже знала, что наказания в Дмитриевском доме приводятся в исполнение незамедлительно. За исключением того, что грозит ей, – снова кольнула тревожная мысль. Об этом даже еще не говорилось.
Об этом не заговаривали и во время обеда, который прошел в обычной прохладной обстановке при полном молчании. Софья заставила себя есть, пить, задать мужу несколько ничего не значащих вопросов о поездке в Царское Село и выслушать ответы. И все это время ее не покидало странное чувство. Нечто подобное она испытывала, когда выслеживала бешеного волка, затаившегося в высокой траве и готового в любое мгновение броситься на свою жертву. Сейчас, как и тогда, она должна быть готова к любому повороту событий, должна освободить сознание от тревожных мыслей, порожденных дурными предчувствиями, поскольку они только мешают размышлять и соображать, а от этого зависит не только ее личная безопасность.
Обед закончился, как обычно, ровно в три часа. Софья пунктуально исполнила предписанный благодарственный ритуал и получила в ответ холодный кивок.
– А почему бы вам не прогуляться в конюшню, моя дорогая Софья? – внезапно предложил князь. – Такой приятный день. Думаю, проведя полдня в закрытой спальне, вы получите удовольствие от свежего воздуха. Вот так. Волк вылез из засады. Она совершенно отчетливо поняла это, взглянув в светлые глаза мужа, выражающие острое и сладкое предвкушение – предвкушение наслаждения чужой болью.
Что-то с Борисом? Нет-нет, не надо гадать; если она будет гадать, не сможет скрыть свой страх, и тогда Павел вес поймет. Нет, такого удовольствия она ему не доставит.
– Какое приятное предложение, Павел, – слегка улыбнулась она в ответ. – Действительно, я бы с удовольствием прогулялась на солнышке.
– После обеда я буду занят с графом Данилевским. В своем кабинете. Тем не менее вечером я желаю иметь честь сопровождать вас на прием к княгине Нарышкиной. – Улыбка играла на его тонких губах, но глаза оставались холодными. – Нарышкины вернулись в город на прошлой неделе. Вчера я получил от них приглашение и подумал, что это станет для вас приятным сюрпризом… Небольшое светское развлечение. – Улыбка соскользнула с его лица. – Уверен, было бы не очень разумно с моей стороны запрещать вам подобные развлечения, Софья. Насколько мне известно, через неделю ее императорское величество возвращается в Зимний дворец. В течение зимнего сезона появится множество таких приглашений. Очень жаль, если ваше поведение станет причиной отлучения вас от светского общества.
– Меня нельзя лишить того, чего я еще и в глаза не видела, Павел, – тихо заметила Софья. Уверенность в том, что он уже придумал, как наказать ее за своевольную ночную прогулку, и она очень скоро об этом узнает, внезапно придала ей храбрости. В то же время Софи с удовлетворением почувствовала, как в душе просыпается прежняя Софья Алексеевна Голицына, та самая девушка из Берхольского, которая привыкла сама распоряжаться своей судьбой, и с этим не так-то легко справиться. Покорный внешний вид, за которым она привыкла прятаться, вдруг показался ей недостойной и малодушной хитростью, отказом от себя самой.
Она твердо выдержала его полный холодной ярости взгляд и небрежно сделала реверанс.
– Если вы не возражаете, Павел, я пойду на конюшню сейчас же.
Дмитриев, глядя ей вслед, не мог не обратить внимания на гордую осанку, высоко поднятую голову, на уверенную походку, которые были ей свойственны до свадьбы, и подумал о своей ошибке. Вероятно, в какой-то мере – да. Ошибся. Он поверил, что сломил ее волю, но это оказалось всего лишь видимостью. Как бы то ни было, сейчас она снова почувствует, что любые проявления самостоятельности и независимости будут немедленно и безжалостно пресекаться.