Серебряные ноготки

Вукотича разбудил непрерывный грохот колес и перезвон цепей. Внутри закрытой повозки было темно, но, судя по неровной дороге, они уже покинули Жуфбар. Телега не подпрыгивала бы так на мощеных улицах в пределах городских стен. Их везли в горы.

Вукотич унюхал своих компаньонов прежде, чем смог разглядеть их в полумраке. Заключенных было слишком много, чтобы они могли удобно расположиться в ограниченном пространстве, и, несмотря на холодный горный воздух, в фургоне стояла невыносимая жара. Все молчали, и только цепи звякали, когда повозка преодолевала препятствие или покачивалась из стороны в сторону. Кто-то захныкал, но послышался звук оплеухи, и нытик умолк.

У Вукотича все еще гудела голова от удара, который оглушил его.

Чертов моралист здорово приложил его своей железкой во время ареста, а по тому, как болели его ноги и грудь, можно было догадаться, что Поборники Чистоты долго пинали его, когда он потерял сознание. Глинкины выродки в черных плащах, возможно, не любили выпивку и девушек, однако никто не мог тягаться с ними в бессмысленной жестокости. Вукотич жалел только, что упустил момент, когда орава новоявленных праведников схватилась за дубинки. Он участвовал во многих сражениях и кое-что знал о самозащите.

Как и все остальные, поначалу Вукотич не воспринял Клея Глинку всерьез. В последнее время он много слышал о жреце, который не служил ни одному из богов, но называл себя стражем морали и выступал с вдохновенными проповедями на площадях провинциальных городков, призывая народ отказаться от похоти и блюсти семейные устои. Проповедник горько оплакивал падение нравов в Империи. По мнению Глинки, все удовольствия, к которым стремились люди, представляли собой ступени на пути к Хаосу и вечному проклятию. Очень быстро - так быстро, что большинство граждан не успели отреагировать, - идеи Глинки получили поддержку имперских властей, что дало толчок к развитию мощного движения.

Крестовый поход за нравственность охватывал один за другим все города и деревни Старого Света. Например, в Нулне Глинка добился того, чтобы университетское руководство закрыло бордель «Возлюбленные Верены», заведение, обслуживающее студентов и преподавателей со времен Императрицы Агнеты. В Зюденланде Глинка настоял на уничтожении легендарных винных погребов, принадлежащих ордену Ранальда, а также руководил сожжением знаменитых виноградников. Его агитаторы убеждали членов совета изменить законы и ввести запрет на крепкие алкогольные напитки, государственные и частные публичные дома и даже на сладости и табак. Некоторые сопротивлялись нововведениям, но поразительное дело - большинство общественных и политических деятелей, многие из которых прославились своей распущенностью, пошли на уступки, позволив Глинке распоряжаться по своему усмотрению.

Вукотич осмотрел свои кандалы. Его ноги были прикованы к продольной балке, встроенной в пол телеги. Движения рук стесняли наручники, цепью соединенные с кандалами двух других заключенных, которые сидели по обе стороны от него. Вукотич чувствовал себя подвеской на сувенирном браслете. Запах в фургоне становился все тяжелее - не все арестованные умели контролировать себя, как Вукотич.

Он пришел в город-крепость в поисках работы. Его последний контракт закончился после того, как аверландские бандиты обратили в бегство Вастариенских завоевателей. Со смертью принца Вастариена Вукотич освободился от обязательств и мог предложить свой меч другому нанимателю, какового он рассчитывал найти среди воинственных аристократов, которые соберутся на праздник Ульрика в Жуфбаре. Торжества, посвященные богу сражений, волков и зимы, проводились осенью, перед началом зимнего сезона, каждый год в новом городе. Именно там замышлялись походы против порождений тьмы, строились планы защиты Империи и определялась диспозиция армии Императора Люйтпольда. Во время праздника у наемника, оставшегося без хозяина, были все шансы вновь поступить на службу.

Сквозь щели между досками, из которых была сделана крыша фургона, светило солнце, разгоняя темноту, что позволило Вукотичу разглядеть товарищей по несчастью. Все они были в цепях. Их ножные кандалы крепились к центральной балке. На теле у многих виднелись следы побоев. Слева от Вукотича, до предела натянув цепь ручных оков, сидел парень с замасленными кудрями, выдававшими в нем кислевского дворянина. Из одежды на мужчине были только кальсоны, надетые задом наперед. Кислевита била дрожь от плохо сдерживаемой, молчаливой ярости. Неизвестно, из чьей постели

его вытащили, но он явно предпочел бы оказаться там, а не здесь. Пожилая женщина в поношенной, но чистой одежде плакала, пряча лицо в ладонях. Она повторяла снова и снова, всхлипывая: «Я многие годы продавала лекарственные травы. Это законно». Несколько закоренелых пьяниц все еще храпели, не проспавшись. Интересно, что они скажут, обнаружив, что попали в исправительную колонию. Напротив Вукотича сидели трое гномов, связанные вместе. Коротышки горько сетовали на судьбу. Они толкались, норовя заехать друг другу в глаз, и ругались на языке, не понятном наемнику.

Жуфбар оказался иным на этот раз. Прибыв в город, Клей Глинка склонил на свою сторону городского лорда-маршала Владислава Бласко. На улицах расклеили плакаты, запрещавшие азартные игры, пьянки, драки, танцы, «нескромную» музыку, проституцию, курение в общественных местах и продажу запрещенных зелий. Вукотич посмеялся над помпезными указами, посчитав, что их повесили красы ради. На празднике в честь бога сражений город наводнят толпы свободных от службы солдат. Как можно ждать от них, что они не будут играть в кости, пить, драться, веселиться, волочиться за девками или жевать «ведьмин корень»? Это просто смешно. Однако приверженцы Глинки в черных балахонах сновали повсюду. Теоретически они не должны были носить оружия, однако символом священной войны их предводитель выбрал двухфутовый железный посох, на котором были начертаны Семь заповедей чистоты. Этот посох последователи нередко приводили в качестве неоспоримого аргумента, внедряя новые законы.

В первое утро в городе Вукотич увидел трех громил в рясах, которые дубасили уличного певца. Они избили парня до потери сознания, а затем поволокли его в один из недавно открывшихся Храмов Чистоты. Там, где раньше были бары и пивные, появились кофейни, одобренные блюстителями морали. В каждом из таких заведений проповедники заменили музыкантов, а сборщики пожертвований - приветливых женщин. Когда Вукотич в последний раз был в Жуфбаре, по улице Главных врат невозможно было пройти без того, чтобы полдюжины распутных девиц не попытались навязать свои услуги, а торговцы не предложили порцию «ведьминого корня» за пять монет. Кроме того, с десяток разномастных уличных артистов завлекали публику на свои представления. Теперь наемник обнаружил в центре города только занудных клириков, бубнящих о грехе, и моралистов, сующих кружки для сбора пожертвований под нос прохожим.

Справа от Вукотича находилась женщина. Он различал аромат ее духов среди менее приятных запахов, исходивших от других арестантов. Его соседка сидела с чопорным видом, сведя колени и выпрямив спину. Судя по выражению ее лица, она испытывала скорее скуку, чем отчаяние. Женщина была молода и одета в неприлично тонкие шелка. Ее волосы были изящно уложены. Она носила дешевые украшения и красила глаза и губы. В облике незнакомки было что-то хищное, цепкое и голодное. «Проститутка», - предположил Вукотич. Шлюхи составляли не менее трети всех заключенных, ехавших в фургоне. Последователи Глинки проявили к ним особенную суровость.

Первый день праздника начался хорошо. Вукотич принял участие в торжественной церемонии открытия и послушал речи заезжих вельмож. Императора представлял не кто иной, как герой Максимилиан фон Кенигсвальд, великий князь Остланда, чей младший сын Освальд прославил себя тем, что одержал победу над Великим Чародеем, Вечным Дракенфелсом. После церемонии Вукотич понял, что ему нечего делать. В конце недели он выяснят, какие генералы набирают людей. Но сейчас все были заняты тем, что встречались со старыми друзьями и слонялись в поисках развлечений. Вукотич присоединился к Снорри, жрецу Ульрика, наполовину норсмену по происхождению. В свое время они вместе обороняли Эренград от троллей. Старые приятели решили прошвырнуться по злачным местам. Однако первые несколько таверн, куда они заглянули, оказались невероятно скучными. Смущенные хозяева объяснили, что им запрещено подавать что-либо крепче пива или разведенного вина, да и то лишь в невероятно короткий период вечером. В углу всех питейных заведений сидели моралисты в балахонах, следя за соблюдением законов, установленных Глинкой.