Серебряные ноготки
Шрифт:
– И все-таки я не понимаю, - заметила девушка, - что общего у этого революционера с Боевым Ястребом?
Харальд похлопал по свитку, засунутому за пояс:
– У героев имеется обыкновение умирать молодыми. Обычные люди вроде меня доживают до старости, но герои погибают в бою. Неужели вы думаете, что тот же Конрад хотел бы умереть в постели от подагры? Отсюда следует, что спустя тридцать лет не многие из Вастариенских завоевателей, перечисленных в этом списке, все еще живы.
– Стиглиц один из них?
– Вот именно. К счастью
– Но почему такой, как он, решил посвятить себя борьбе с аристократией?
– Некий вельможа похитил его жену, убил его детей, а ему самому приказал отрубить руку.
– Это все объясняет.
– Когда Стиглица схватили после Туманного Бунта, ему отрезали уши. Подозреваю, что от него немного осталось.
Харальд никогда не входил в специальный корпус, который принимал участие в аресте десятка революционеров, подстрекавших народ к восстанию против Императора. Этим занимались войска. Иногда им помогала дворцовая гвардия или рыцари из Храма Сигмара. Обычные стражники не вмешивались в политику.
– Вы думаете, он окажется в здравом рассудке и сможет вспомнить настоящее имя Боевого Ястреба, если он вообще его знает, и в придачу согласится помочь нам после того, как стража запрятала его сюда?
Желудок Харальда снова напомнил о себе.
– У него нет причин отказать нам, Розана. Наш преступник - это не борец за права угнетенных. Боевой Ястреб - всего лишь грязный убийца. Если Стиглиц сохранил хоть малую толику прежнего идеализма и мечты о всеобщей справедливости, он нам поможет.
– Иногда вы сами рассуждаете как брустеллинит.
Харальд фыркнул:
– Революционеры? Я их терпеть не могу. Фантазеры, хулиганы и нарушители спокойствия.
Дверь открылась, и двое заключенных, очевидно пользовавшиеся доверием начальства, втащили третьего. Мужчина был закован в цепи. Его голова тяжело свисала на грудь. У него не было ушей, лицо покрывали шрамы, а вместо левой руки болталась культя. Харальд ожидал увидеть эти увечья. Кроме того, за время пребывания в тюрьме Стиглиц лишился глаза, одна его нога воспалилась и раздулась до размеров мяча, на правой руке остались только большой палец и мизинец, а сквозь лохмотья на спине и животе виднелись следы ожогов. Гора мускулов и костей превратилась в жалкого доходягу.
Розана вздрогнула и едва сдержала крик. Сопровождающие бросили свою ношу на пол. Провидица подошла к несчастному и помогла ему принять сидячее положение.
Харальд гневно взглянул на коменданта.
– Другие заключенные не любят революционеров,- пояснил ван Зандт.
– Убийцы и насильники недовольны тем, что их содержат вместе с людьми, призывавшими к бунту против Карла-Франца. Этого парня бросили в одиночку ради его же собственной безопасности.
– Не сомневаюсь.
– Харальд,- сказала Розана,- как мы будем допрашивать этого человека?
– Что вы имеете в виду?
– У него нет ушей, чтобы слышать наши вопросы, и нет языка, чтобы на них ответить.
– Нет языка?
Стиглиц открыл рот, и Харальд увидел, что девушка права. За несколькими чудом уцелевшими зубами чернела дыра. Харальд снова устремил взгляд на коменданта.
– Он выкрикивал брустеллинитские лозунги из своей камеры, поносил императорскую семью и выборщиков. «Сбросьте оковы, убейте вельмож, захватите землю» и тому подобное. Я решил, пусть он лучше молчит.
– Если бы вы совершили такой поступок в пределах городских стен, ван Зандт, вам пришлось бы иметь дело со мной. Интересно, как к вам отнесутся нынешние осужденные, если по прихоти судьбы вас приговорят к заключению в крепости Мундсен?
Ван Зандт позеленел. Вероятно, это был самый страшный из его ночных кошмаров - проснуться утром в цепях, на гнилой соломе, в качестве арестанта, а не хозяина этого места.
– Он умеет читать?
– Я не знаю. Вряд ли.
Розана взяла бумагу со стола ван Зандта, провела пальцем вдоль строчки и вопросительно посмотрела на калеку. Стиглиц кивнул. Он умел читать.
Харальд передал провидице свиток. Она показала его заключенному, нашла его имя, затем ткнула в имя Боевого Ястреба.
Глаза Стиглица сузились. Он пытался понять. Будучи пленником изуродованного тела, он оставался мыслящим человеком.
Харальд дал Розане карандаш, и девушка написала на старом документе:
«Как звали Боевого Ястреба на самом деле?»
Жуткий стон вырвался из глотки мужчины, словно он пытался ответить. По какой-то причине он хотел им помочь. Может, он питал неприязнь к своему старому товарищу по оружию? Или окончательно сломался и стал сговорчивым?
– Здесь воняет, - пожаловался ван Зандт, взмахнув платком.
– Эти люди не имеют ни малейшего представления о личной гигиене. Я, например, принимаю ванну один или два раза в месяц.
Ван Зандт сделал знак одному из своих помощников, и тот приоткрыл окно, впустив струю свежего воздуха с ароматом леса. Отсюда было не меньше сотни футов до земли. Помощник коменданта, такой же заключенный, как калека, распростершийся на полу, посмотрел на городские стены, деревья и дорогу. В его взгляде светилась такая тоска, что Харальду будто нож вонзился под ребра.
Стиглиц перестал издавать булькающие звуки, и Розана протянула ему карандаш и пергамент. Два оставшихся пальца отказывались слушаться, и карандаш упал на пол. Розана подняла его и снова вложила в покалеченную руку, придерживая.
– Он был левшой,- сообщил ван Зандт.
– Именно поэтому герцог, хм… В общем, вы знаете…
Харальд действительно знал.
Между тем Стиглиц с помощью Розаны выводил знаки на пергаменте. Все было бесполезно. Первая буква могла быть «м», «а» или «е», или руной гномов, или бессмысленной загогулиной.