Серебряный доспех
Шрифт:
– Я сам провел их через болото.
– А того… в серебряном доспехе?
– Иногда мне чудилась какая-то тень… - Проводник задумался.
– Сейчас, когда я вспоминаю, мне кажется довольно странным то обстоятельство, что она вообще следовала за караваном. Она высосала у меня слишком много сил. Она как будто поглощала чужие воспоминания, которые я пытался поместить в мой фонарь. Не знаю, зачем ему это нужно.
– Возможно, он делал это, сам не понимая, что творит и для какой цели, - предположил маг.
– Возможно, серебряный доспех управляет им по собственному усмотрению.
– А ты много знаешь об этом доспехе, не так ли?
– Проводник пристально посмотрел на Эгертона.
–
Проводник хмыкнул:
– Туман и появление новых злобных сущностей - это ведь признак надвигающейся чумы?
– Нет, - сказал Эгертон, поднимаясь на ноги и всем своим видом показывая, что намерен уходить.
– Самый главный признак надвигающейся чумы - это возникновение поблизости чумных тотемов. Пока ты не увидишь такого, живи спокойно. Насколько ты вообще можешь жить спокойно. Болота не слишком-то этому способствуют. Прощай.
И не оборачиваясь, Эгертон зашагал прочь. Он держался прямо, но проводник, смотревший ему в спину, видел, что гордая осанка стоит магу больших усилий.
– Будь я проклят, - пробормотал проводник.
– Живя у переправы, немало увидишь и еще больше наслушаешься. Но о том, что говорил этот человек, я, пожалуй, буду молчать. Вроде бы ничего особенного он не сказал, но все, к чему я привык, вдруг сделалось незнакомым. Как будто под зримой поверхностью старых добрых вещей вдруг раскрылось хищное мурло… Вот что значит - ученый человек! Ученого я распознаю сразу. Совершенно особенный народ.
***
В конце концов, добрые поступки тоже могут оказаться правильными, думал Эгертон. Он покачивался от усталости, но упорно шагал по направлению к тюрьме троллоков, где содержались жертвы для грядущих подношений Ужасу Исхара. Конечно, безумный «Ашам» немало поведал Эгертону в разговоре, но подтвердить кое-какие сведения в беседе со вменяемым проводником тоже не мешало. А если попутно пришлось спасти тому жизнь - что ж, в этом ведь ничего дурного нет. Соблазн вмешаться в чью-то судьбу, оказать другому существу благодеяние, вернуть к жизни того, кто уже заглянул в глаза смерти, - этот соблазн всегда слишком велик для того, кто обладает подобной властью. Трудно удержаться. А что при этом были израсходованы едва ли не последние силы… Что ж, рано или поздно силы восстановятся. Да и вряд ли в скором времени они потребуются Эгертону в полном объеме. Он ведь намерен прежде всего наблюдать за могущественными существами. Наблюдать, а не вмешиваться в их противостояние. Влезать в битву между носителем серебряных доспехов и Тзаттогом, становиться на пути чумы было бы по меньшей мере проявлением чудовищной глупости. По меньшей мере! А Эгертон никогда не отличался легкомыслием. Напротив, он гордился своей расчетливостью и все поступки делил не на «добрые» и «дурные», а на «полезные» и «абсолютно бессмысленные».
***
Хазред ни разу не попытался снять с себя серебряный доспех. Ему даже в голову не приходило предпринять такую попытку, поэтому он до сих пор не выяснил, может ли он в принципе избавиться от доспеха или уже утратил собственную личность и стал частью чего-то гораздо более значительного, нежели какой-то там молодой троллок по имени Хазред.
Чем больше проходило времени, тем реже новый, преображенный Хазред вспоминал о своей прошлой жизни. Величественные замыслы неустанно тревожили его душу. Если раньше пределом мечтаний троллока было сделаться служителем божества, учеником жреца, то теперь…
Стоило ему закрыть глаза, как картины никогда не виданного им прежде города вырастали перед его внутренним взором. Он видел его как бы сквозь память Асехат… Священный город Ифа на берегах великой реки Ошун, реки-питательницы, чья влага поддерживает жизнь на обширных болотах… Любой, кто побывал в Ифе, никогда не забудет ее; она поражает воображение раз и навсегда.
Выстроенная на нескольких водопадах, Ифа почти вся состоит из мостов и маленьких площадей, со всех сторон окруженных водой. Здесь почти нет улиц - в привычном понимании этого слова, зато полным-полно водоемов, и многие из них облюбовали Речные Девы. И повсюду, куда ни глянь, - статуи божеств и храмы, храмы, большие и малые…
Побывать в этом городе - счастье, но завладеть им - экстаз. В Ифе находится резиденция карикуса - верховного жреца, единственного существа во всех мирах, кто смеет возносить молитвы прямо к Богу-Создателю, Олоруну. Много лет карикусом был могущественный жрец Мбота. О нем рассказывали, будто он повелевал всеми стихиями Лаара - землей, водой, огнем, воздухом… Но Катаклизм, исказивший облик Лаара, поглотил и Мботу. Никто так никогда и не узнал, что случилось с карикусом из Ифы. И до сих пор не нашлось существа достаточно сильного, дерзновенного - и угодного богам, - чтобы занять место верховного священнослужителя.
Престол карикуса все еще пустует, и нет сомнений: Хазред сумеет не только занять его, но и удержаться на нем!
Невероятность подобной мысли пронзила Хазреда, словно стрела, и троллок засмеялся в ночной темноте. Как же он был слеп в прежние времена! Да, именно к этому на самом деле и стремилась его душа! И в тот же миг пришла уверенность в том, что желание сделаться карикусом в Ифе вполне осуществимо, более того - оно сделается реальностью в самое ближайшее время.
Хазред не стал анализировать, чья то была мысль, его собственная или же того загадочного существа, которое явилось к нему во сне и попросило освободить серебряный доспех от гнета обелиска, а потом приходило к нему еще раз, уже после спасения… Мысль просто явилась и потребовала воплощения в жизнь. И Хазред намерен был удовлетворить это желание, чьим бы оно на самом деле ни оказалось.
…Он стоял на стене крепости и рассеянно смотрел как Пенна заняла место в карауле над воротами. Для чего выставлять здесь часового - Хазред не понимал Очевидно, для порядка. Потому что все заключенные сидят в яме, накрытые решеткой. Вероятность того что кто-нибудь из них попытается рискнуть и прорваться в ворота, ничтожна. Впрочем, о заключенных Хазред размышлял отвлеченно и без всякого интереса. Весьма смутно он еще мог припомнить о том, что в числе узников находится некий Гирсу, который вроде бы когда-то, очень давно, вечность назад, приходился Хазреду ближайшим другом…
«Ближайший друг»! Абсурд! Разве у карикуса могут быть какие-то «друзья»? Само представление о такой ничтожной, частной вещи, как дружба, выглядело теперь в глазах Хазреда смехотворным.
Серебряный доспех тихо мерцал в темноте. Медленно, размеренно текли в голове Хазреда мысли. Ему не приходилось прилагать никаких усилий для этого: идеи приходили сами собой, как бы извне, сразу сформированными.
И он понял, кто может стать его союзником в грядущей битве за Ифу. Это было так же естественно, как оставаться невидимым для посторонних глаз, как ощущать невероятную мощь, наполняющую все тело. Он уже привык к своему новому состоянию и едва ли мог возвратиться назад. Не всякий согласится на жертвы во имя борьбы за власть, но вряд ли найдется разумное существо, которое откажется от уже принадлежащей ему власти ради сомнительного удовольствия «вновь пережить простые радости».